раза он попробовал сказать комплимент (которой совершенно бы пропал, если бы мистрисс де-Кад не поспешила его искусно выяснить); он не сводил с красавицы глаз и в то же время трепетал, боясь что она это заметит; он чувствовал нервную дрожь и улыбался; желая для контенансу[2], положить себе молодого картофелю, он рассыпал его по полу; он метался до тех пор на своем кресле, пока не запутался в роскошных складках воздушного платья и, стараясь выпутаться, разорвал сверху до низу два полотнища.
Но все были светло и счастливо настроены, и Долли был успокоен прежде, чем краска смущение успела сбежать с его лица. Я сравнил молодой картофель с бильярдными шариками, а великолепная Анастасия, улыбаясь божественной улыбкою, сказала (я опасаюсь, не совсем чистосердечно), что она бесконечно рада погибели этого противного платья: она именно его терпеть не могла и обещалась отдать его горничной.
Я потом видел его самое платье на её младшей сестре, много обещающей в будущем девочке; она носила его по воскресеньям.
Возбужденное состояние Блумсбери-сквера достигло высшей степени, когда Долли на другой день снова явился, «показать свой рот», объяснил он; но опытную мать, как мистрисс де-Кад, не проведешь такими жалкими уловками.
Долли явился слишком рано, и потому его визит произвел большую суматоху; мисс Анастасия не успела еще облечься во всеоружие брани. Положение было критическое, но генерал не потерялся. Радужный лакей был отправлен к главе семейства с запиской смотреть Долли в рот, пока мисс Анастасия будет готова.
– С этого дня надо одеваться как можно раньше, моя милая, – говорила взволнованная мать. – Нельзя рисковать… Такой клад не скоро сыщешь! Теперь с утра надо надевать персиковое шелковое платье – оно очень эффектно…
Свидание Анастасии и Долли не удалось: не утешило нежных родителей и не развеселило красавицу. Войдя, Долли увидал божественное создание, глубоко погруженное в чтение книги (она держала ее вверх ногами); она вздрогнула при его неожиданном появлении и сказала, что это очень любезно с его стороны.
Радужному лакею было отдано приказание доложить мамаше, что пожаловал мистер Икль, но мамаша, слушавшая под дверями, сочла за лучшее не мешать разговору молодых людей. Она терпеливо ждала, и когда Долли уехал, кинулась к детищу, повторяя задыхающимся голосом:
– Что? Что? Что?
Анастасия была раздражена. Она презрительно ответила:
– У нас был преприятный разговор: мы, главным образом, толковали о его рте.
– Господь Бог мой! – воскликнула мамаша. – Что за умовредный человек! Но каков он был вообще?
– Он точно боялся меня и думал как бы сбежать. Я напрасно старалась переменить разговор: он всё сводил его к своему мизерному рту!
Она была так сердита, что не будь у Долли 1200 фунтов годового дохода, она отправила бы недогадливого простачка на все четыре стороны.
Но побежден окончательно Долли был при втором свидании. Я это понял, как только пришел к нему и взглянул на него. Он быть ласков донельзя, шерри явилось
«Для контенансу» это означает – для вида, для того, чтобы казаться непринужденным.
