ума, хитрый ее находит еще от недостатка глупости.
Что есть «грань»? Это то, чего обычная посредственность (дурак в норме) не видит никогда.
Кто точно определяет случайное.
Кто убедительно и безусловно может доказать, что он дурак. Он всегда ошибается дальше других. И точно знает, что не умен, и знает, почему не сможет им стать. И он всегда видит дальше других.
А если он видит дальше, чем полагают другие, тогда он – умеет быть хитрым. Великое мироздание, как же просто быть умным, находясь среди дураков… Он, уклоняясь от чужих локтей и взглядов, пробился поближе к коридорному пространству, которое непосредственно прилегало к дверям с восседавшим в них большущим черномордым ясноглазым псом. Зверь имел вид помятый, до значительной степени угнетенный и встрепанный, словно со сна, морда у него была недовольная, и там было значительно свободнее.
Воздух обладал каким-то особенным, канцелярским привкусом. Привет, подумал он. Здесь тоже была приемная. У приемной наблюдалось оживление, проистекавшее из имевшего тут место рабочего беспорядка. Суровый зверь в дверях, рассеянно бегая по сторонам глазками, совсем уже было настроился необыкновенно широко, со вкусом зевнуть, но встретившись с ним глазами, с лязгом захлопнул пасть и уставился немигающе. Чинно восседающие на складных походных стульчиках первые немногочисленные еще (или уже – здесь это трудно поддавалось точному определению) посетители, дожидающиеся аудиенции: две какие-то прозрачные личности, попирающие стопами под сиденьями свежую фольгу и фантики из-под жевательной резинки, деликатно прикрывающиеся журналами и, наверное, приятно себе при этом позёвывающие; два молчаливых сотрудника в белых мягких тапочках; смутно кого-то напоминающий чисто умытый господин при галстуке и несколько деформированном прямоугольном лице; некто в глубоком темном монашеском капюшоне с торчащей вперед куцей бороденкой, покойно разместивший на своих коленках папочку; маленький мальчик – без колеса, но в здоровенных взрослых спектроглассовых солнцезащитных очках. Все сидели молча. Борода и капюшон изредка вдруг на большом ускорении устремлялись вниз, чтобы затем занять исходное положение. Часть остальных посетителей тоже предавалась отдыху. Двигающиеся уши, влажные глаза, выглядывающие поверх журнальных обрезов, глаза сотрудников и господина при галстуке отражали беспрерывный мыслительный процесс, все смотрели дальше своих мыслей, согревая взглядами гипсовую попку застывшей в проекции стены мамзель напротив, – кроме мальчика. Мальчик предостерегающе медленным движением извлекал из кармашка коробочку леденцов, по одному клал в рот и не отрывал от него темных хамелеоновых стекол.
Отведя глаза, он со скрипом ступил на поистершийся порог.
Приемная выглядела неуютно полупустой. Кроме того, складывалось такое впечатление, что здесь существовало некое не установленное число приемных с устойчивой склонностью к удивительному
