колючее Нет серебрится -
ломкой кромкой высокого льда.
Дух строптивый не любит согласья -
и повадка бесшумная лисья
не родна ему и не мила:
ни рожна ему в жизни не надо,
он граница, и он же – преграда,
вот и все, понимаешь, дела.
Было время… да ладно об этом:
о былом, о пустом, о забытом,
о старье обветшавших эпох!
Дух строптивый давно не кивает -
вскинет взгляд, как ружьё – и, бывает,
убивает на месте, врасплох.
Вот и все, понимаешь ли, песни -
спеты, стало быть: челюсти стисни -
и… пошла она прочь, чехарда
обольщений столичного рая -
где живёшь, даже не вспоминая
золотую провинцию Да…
Чай зелёный, как лес, чай зелёный, как сад,
чай зелёный, как Ваш растерявшийся взгляд,
моя грустная радость со взглядом зелёным!
Чай зелёный, как детство, которое – Вы,
и, наверное, мне не сносить головы
под зелёным, как детство и чай, небосклоном.
Но, зелёный немыслимый цвет, столько лет
я повсюду искал твой изменчивый след,
что уже не страшны никакие угрозы!
Чай зелёный, как миф – это ж надо понять,
значит, полно в тяжёлую чашку ронять,
моя грустная радость, зелёные слёзы.
Мы давайте-ка лучше посмотрим в окно:
там давно уже всё зеленым-зелено -
и пропащий апрель там слоняется пьяным.
А у Бога, небось, слишком много забот -
и уж если не он нас к рукам приберёт,
ничего, говорю, мы столкуемся с Паном.
А дело обстояло так,
что день, по площади идущий,
смущал испуганную душу
и приглашал её летать.
Ан, между тем кончался март,
и грозовою пахло тучей… -
но всё ж душа была летучей,
а это надо понимать!
И тот, кто это понимал,
он душу отпускал на волю -
и получал назад с лихвою
и свет, и утро, и туман,
и поцелуи под зонтом…
А на какое-то мгновенье -
и божество, и вдохновенье,
и всё, что следует потом.
На весь этот город – один этот лес,
с аллеей, несущейся наперерез
всем тайным прогулкам и страхам смешным, -
и солнце заходит, и мы не спешим.
На всю эту землю – один этот кров,
простёртый поверх наших буйных голов:
дурацкое счастье под небом чужим,
где солнце заходит, и мы не спешим.
На всю эту вечность – один этот шаг
в аллею,
