Схватив его, Гэвин помчался к столу отдела литературной правки.
Он тут же вернулся и кивнул на телефонный аппарат.
– Старик? – спросил он.
Я ответил, что он самый.
– Видно, собирается как следует выпотрошить меня. Допрос третьей степени, с применением пыток.
Такая уж была у Старика манера. И вовсе не потому, что он нам не доверял. Не потому, что считал нас идиотами или портачами или подозревал, что мы что-нибудь замалчиваем. Мне думается, это в нем говорил газетчик – его толкала на это неодолимая тяга к выяснению подробностей, надежда на то, что, беседуя с нами, он выудит нечто, ускользнувшее от нашего внимания; промывка грубого песка фактов в поисках крупиц золота. Мне кажется, что благодаря этому он проникался чувством собственной значимости.
– Какой ужасный удар! – посетовал Гэвин. – Потерять такой жирный кусок! Наверно, тот парень, что ведет счета в отделе рекламы, сейчас в каком-нибудь темном углу перепиливает себе горло.
– Удар не только для нас, – добавил я. – Но и для всего города.
«Франклин» был не только торговым центром. Тщательно причесанные чопорные старые леди в опрятных костюмах регулярно устраивали в чайной комнате на седьмом этаже скромные пиршества. Домашние хозяйки, отправляясь за покупками, неизменно встречали у «Франклина» своих старых приятельниц и останавливались поболтать в проходах между прилавками. Там устраивались художественные выставки, читались лекции на возвышенные темы – короче, использовались все приманки, которые для американцев являются критерием изысканного вкуса. Для представителей всех классов, независимо от их образа жизни, «Франклин» был рынком, местом встреч и своего рода клубом.
Я поднялся из-за стола и пошел по коридору к кабинету босса.
Его зовут Уильям Вудро Мэйнард, и он неплохой малый.
У него в кабинете сидел Чарли Гендерсон, ведавший рекламой розничной торговли, и вид у обоих был встревоженный.
Старик предложил мне сигару из большой коробки, стоявшей на краю стола, но я отказался и опустился на стул рядом с Чарли – лицом к Старику, который восседал за столом.
– Я звонил Брюсу, – сказал Старик, – и он разговаривал со мной без особой охоты. Я бы даже сказал, уклончиво. Он не желает обсуждать эту тему.
– Естественно, – заметил я. – По-моему, это потрясло его не меньше, чем нас.
– Я тебя не понимаю, Паркер. Почему вдруг это должно было его так потрясти? Ведь наверняка он лично вел переговоры и заключил сделку о продаже.
– Речь идет о закрытии универмага, – пояснил я. – Если не ошибаюсь, мы сейчас говорим именно об этом. Мне кажется, Брюс не знал, что новый владелец собирается закрыть универмаг. Уверен, что, заподозри он что-нибудь подобное, сделка бы не состоялась.
– Что навело тебя на эту мысль, Паркер?
– Выражение лица Брюса, – ответил я. – В тот момент, когда Беннет объявил, что универмаг будет закрыт. На его лице были написаны изумление, возмущение и гнев и, пожалуй, даже отвращение.
