style="font-size:15px;"> «А что в ней есть такого особенного, чего нет у других особ женского пола?» – Задался вопросом Филимон, прокладывая свой мысленный путь через ее взлохмаченные и грязные космы, свисающие со всех своих неприглядных сторон на лицо Надьки, которое, опять же, кроме этого навеса защиты имеет еще одно прикрытие от белого света – эти её синяки, упорядочено (Филимон отдал себе должное, за такую свою очень ровную кулачную приметливость) расположившиеся под обоими глазами (не то что у одноглазой Маруськи, которая точно не попадает в список его зазноб), и слой гигиенической грязи на её толстенных щеках, защищающий её, как она говорит, от угревой сыпи.
«Да, вроде бы, всё то же самое», – сделал вывод Филимон, после того как, мысленно прибрав ее лохмы в прическу и использовав свой внутренний Фотошоп с ее огромным набором инструментов, подчистил и закрасил тональные несоответствия на лице Надьки. «Ну, её для приличия накинуть на нее какое-нибудь новомодное шмотье, отвести к какому-нибудь стилисту и визажисту, то, пожалуй, Надька, своим видом затмит всех этих бывалых на подиумах курв». – Филимону, аж, стало жарко, от этих своих самосознаний.
– Потенциал и возможность – вот что меня, как всякого художника ищущего свою Галатею, в ней душевно напрягает, – резюмировал обалдевший Филимон, сжимая в руке, запущенной в карман куртки, один предмет, относящийся к женским украшениям, который ему сегодня, в независимости от желания его хозяйки, вряд ли захотевшей вот так просто расстаться с этим симпатичным украшением, по случаю достался в виде презента. Что также было закреплено тем, что его напарник Витек, оказавшийся лопухом и не заметив этой удачливости Филимона, сумевшего прихватить из сумки садящейся в автобус симпатичной дамы небольшой, коробочного вида сверток, тем самым был отодвинут от соискателей, имеющих право на свою долю в части этого предмета, который, по глубокому разумению Филимона, теперь переходил в его единоличное пользование.
Что же касается самого предмета, то, когда Филимон сославшись на уединение, в кустах развернул сверток, то его глаза чуть было не ослепли от игры света камней на этой старинной работы жемчужной сережке, которая определенно не имела малой цены, а вот близостью к заоблачным, скорей всего, могла похвастаться. Филимону это загляденье пришлось по нраву, и он, облизнувшись, еще раз поздравил себя с такой своей предусмотрительностью – не сообщать ничего Витьку. После этого, решив никому не сообщать и тем более ни с кем не делиться этой находкой, выбросил коробку, а саму жемчужную сережку засунул в свой потайной отдел куртки, входом в который служила дырка в кармане, и который помещался в подкладке, куда складировалось всё то, что не могло задержаться в самом кармане (так сказать, условное дно, которое как раз этим своим качеством и представляет надежность, ведь ниже падать некуда и, значит, всякая вещь, находящаяся в состоянии полного падения и в то же время пребывая на дне, уже
