еще что: в кабинете страшно жарко. Вспотели и начальник, и девушка. (Я смотрю вниз и вижу капли пота на ее острой ключице). Из этой истории нужно было выбираться как можно скорее, думаю я, прочищаю горло и… смотрю на начальника. Хочу сказать что-то умное, как-то разом все исправить, но ничего не могу придумать. Просто смотрю, внимательно, насколько хватает сил, как будто вдруг различаю в его лице какие-то смутно знакомые черты.
– Свободны, – вдруг сказал он. – Под подписку о невыезде. Подаешь на восстановление документов – раз, проходишь реабилитацию и приходишь отметиться со всеми справками. Сколько длится ваша реабилитация?
Это он девушке.
– От двух месяцев, но, возможно…
– Через два месяца.
Взглянул на календарь на столе, задумался. Строго посмотрел на меня.
– Пятнадцатого. Здесь, у меня. Уяснил?
Я хотел ответить, но вышло только неопределенно помахать головой. Сознание функционировало из последних сил.
– Антон, вы можете идти?
Девушка говорит, и оказывается, что мы уже на улице, причем довольно далеко от участка. Завядшая аллея, холодный ветер. Но ведь только что, только что было жарко…
– Да, мне просто…
– Вы принимали наркотики, Антон? Скажите, вы принимали наркотики?
В голове ухает.
– Вас кормили?
– Я сейчас… сейчас…
Чувствую, что переполнился мочевой пузырь, и, словно хорошо подшофе, с нелепой осторожностью плетусь за угол.
– Антон, подождите!
– Я сейчас. Мне нужно.
Такое уже бывало однажды: передозировка памятью. Критически много архивов распаковано за короткий промежуток времени. Я опираюсь рукой о холодную шершавую стену и тут вдруг ясно вспоминаю две вещи.
– Антон, где… – голос обрывается на полуслове.
Первое – ее зовут Лана. Непонятно, откуда я это взял и что мне это может дать.
Второе воспоминание не информация, а образ. Высокий и худой мальчик лет тринадцати протягивает мне руку, как будто собираясь помочь встать. Не знаю, кто он, но похож на ангела или хиппи. Закончить мысль я не успеваю – по голове сзади ударило чем-то тяжелым, стало дико больно, но прошло меньше секунды, и сознание наконец выключилось.
***
Просыпаюсь от холода. Мне плохо, как с похмелья, бьет крупная непрекращающаяся дрожь. Стены давят. То есть я не вижу никаких стен, здесь темно, но точно знаю, что они есть. Пространство темноты ограничено. Хочу что-нибудь сказать – не получается. Горло слиплось, ссохлось, глаза слезятся. Пробую пошевелиться и понимаю, что руки и ноги крепко связаны, а рот заклеен чем-то, похожим на клейкую ленту. От пола, на котором я скрючился, несет пещерным холодом.
Помню, как стало плохо, еще помню, что, оглянувшись, увидел темную фигуру, приближающуюся к Лане сзади, но соображал плохо и потому не придал этому значения. Где я, что
