по-прежнему были идеально гладкими, ничуть не смятыми. Я дрожащей рукой коснулась подушек. Их поверхность была холодна.
Значит, на них никто не лежал?
Пошатываясь, я с трудом добрела до маминого туалетного столика, осторожно поставила свечу, села на пуфик и бессильно уронила голову на руки.
– Боже, – в отчаянии воскликнула я, – не дай мне сойти с ума! Не посылай мне безумия! Не допусти, чтобы все это так закончилось! Чтобы я утратила разум как раз тогда, когда почти уже достигла душевного покоя и умиротворения!
Несколько долгих минут я провела в полном безмолвии, слушая, как ровно тикают в коридоре дедушкины часы. Потом глубоко вздохнула, отняла руки от лица и снова посмотрелась в зеркало. Лицо мое выглядело в зеркале столь же безмятежным и очаровательным, как и всегда, но я смотрела на свое отражение так, словно это не я, а кто-то другой; словно это чья-то чужая красота и я не могу понять, что там, под этой маской спокойствия, не могу даже представить себе, какие ужасные мысли, какие страхи таятся в глубине этих зеленых кошачьих глаз.
За дверью скрипнула половица, и дверь отворилась. Я так и подскочила, едва успев задушить рвущийся из горла вопль, но на пороге стояла всего лишь моя мать. Несколько секунд она не двигалась, и я прочла в ее лице сочувствие и невнятный намек на то, что ее снедают некие мрачные мысли.
– Глазам своим не верю – ты, Беатрис, вертишься перед зеркалом? Не похоже на тебя! – ласково сказала она. – Извини, если я тебя напугала. Ты так бледна. О чем, интересно, ты только что думала?
Я улыбнулась, хотя и несколько натянутой улыбкой, и отвернулась от зеркала. Мама молча подошла к комоду и вынула из верхнего ящика носовой платок. Молчание затягивалось, и я ощутила в висках знакомый стук крови: меня уже начинало тревожить, что она скажет или сделает дальше.
– Ты, должно быть, затосковала по своим хорошеньким платьицам, когда сегодня увидела мисс Хейверинг? – сказала моя мать и, как всегда, ошиблась. – Она и впрямь выглядела очаровательно. По-моему, Гарри был просто потрясен.
– Гарри? – машинально переспросила я.
– Вряд ли можно подобрать для него лучшую партию, – сказала мама, орошая одеколоном свой кружевной платочек. – Кстати, те земли, что полагаются ей в качестве приданого, на редкость удобно расположены: совсем рядом с нами. Твой отец вечно на них поглядывал. И потом, она такая милая! Такая прелестная! Я понимаю, конечно, что дома у нее обстоятельства весьма сложные и она, бедняжка, привыкла постоянно к ним приспосабливаться. Леди Хейверинг заверила меня, что, если из этого брака что-нибудь выйдет, ты и я сможем оставаться здесь так долго, как захотим сами. Селия не станет настаивать на каких-либо переменах. По-моему, это поистине идеальный план, вряд ли можно придумать нечто лучшее.
А мою душу все сильней сковывал леденящий холод. Почему мама говорит о подходящей невесте для Гарри? О каком браке может идти речь? Гарри – мой друг, мой постоянный спутник. Мы с ним вместе управляем нашим поместьем. И он, и я принадлежим Широкому Долу!
