ректора ее удивила. Он расхохотался.
– А я все думаю, чем от вас пахнет. – Господин Вейнгарт ущипнул себя за переносицу и пояснил: – Эти образцы бесполезны уж лет сто.
Эйлин молчала. Наверное, со стороны она выглядела полной дурой.
– Вам ведь знакомо выражение: боишься – не делай, сделал – не сожалей, – продолжил ректор. – Упорство, с которым вы движетесь к цели, поражает. Почему бы не направить энергию в мирное русло? Сделать планету лучше, например, или найти любовь. Хм, кажется я успел забыть, о чем положено мечтать в таком возрасте.
– Я не верю в любовь, – мрачно сказала Эйлин. – По крайней мере, бескорыстную. А мечта… мечты есть у всех.
– И ради своей ты готова на все?
– Да.
– Тогда иди.
Эйлин непонимающе уставилась на ректора. Он взял со стола запечатанный конверт и махнул рукой:
– Иди-иди! Я в прямом смысле, у меня дел по горло. Наказание я придумаю позже. Мир жесток, Эйлин. Но порой людям нужно доверять.
Опасаясь, как бы удача снова не отвернулась, она пулей вылетела из кабинета. Реннен ждал в приемной: развалился в кресле, вытянув длинные ноги, и тихонько насвистывал в полудреме. Эйлин собиралась пройти мимо, чтобы он, не дай бог, не заговорил, но один момент не давал покоя.
– Эликсиры давно выдохлись.
Реннен приоткрыл глаза и растянул губы в наглой улыбке:
– Знаю.
Она пнула подлеца ногой в ботинок и, не попрощавшись с секретаршей, вышла из приемной.
Проснувшись на рассвете, Эйлин первым делом вскочила с кровати и отдернула штору, через которую едва пробивался тусклый свет. В огромном окне общей спальни розовело небо. Нет, ее мир не рухнул. Это только во сне.
Она часто видела один и тот же кошмар, который начался пять лет назад, когда умерла бабушка. На похоронах тещи отец напился и распевал похабные куплеты. Ужасный день! Ночка выдалась не лучше. Тогда-то Эйлин впервые их и увидела. Щупальца появились из-под кровати. Осязаемые, холодные, они оплетали все вокруг: ноги, руки, шею – ползли по стенам, срывая плакаты любимых рок-звезд.
Мама пришла не сразу. Приоткрыв дверь, она велела Эйлин умолкнуть, потому что крики провоцируют головную боль. В тот самый миг стало ясно: близости в семье больше нет.
Разве что папа в редкие минуты душевного подъема любил гладить по голове и рассказывать о своих студенческих годах в некоем секретном заведении, где он познал азы тайных знаний. И всегда прибавлял, что мог бы стать профессором магии, если бы не беременность жены и последующее рождение заурядного ребенка. Правда, он тут же спохватывался, что говорит вслух, и отшучивался. Чувство юмора у него тоже хромало.
Долгое время Эйлин считала, что отец врал. Нет никаких магических академий. А если и были, то папу туда никогда не взяли бы.
В мае, когда заурядная дочь отпраздновала банальный пятнадцатый день рождения, отец повесился в ванной.
Эйлин
