ему в след. Мама выглядывала из-за его спины. Отец не пропускал её. Так было всегда, когда он уезжал. Отец не хотел, чтобы она повисала у сына на руках, плакала, говорила ненужные слова, а потом бежала за пролёткой… Но в этот раз отец что-то говорил ему. Какую-то фразу. Радовский это узнал по его губам – какую-то одну фразу, настойчиво повторял только её.
– Мы поворачиваем назад. Пришёл новый приказ. – Радовский прервал не только доклад Донца, но и свои тяжёлые размышления. – Идите, отдыхайте. В полдень выступаем.
– Мне нужно всего три часа. Утром мы посадим разведку на лошадей и перехватим их.
– Утро уже наступило. В полдень придут грузовики. Мы назначены в оцепление.
– Что, снова детей отлавливать?
Радовский не ответил ни единым словом, ни даже жестом. И, если бы Донец повторил свой вопрос, он, пожалуй, ударил бы его. И Донец, видимо, это почувствовал. Как ни странно, у них было много общего. Вот почему они так легко понимали друг друга.
Их Боевую группу направляют в обратный путь. На облаву. Донец вышел на обледенелое крыльцо. Увидел старика, перебиравшего кладушку свежих дров. Выходит, напрасно он зарубил в Богдановом Колодезе Проценку. Можно было и простить его. Потому что, так получается, не спасли они девчонку. Завтра её втолкнут под брезент и вместе с её одногодками увезут на станцию. Донец видел, как однажды в тупике грузили в «телятник» подростков, привезённых на грузовиках из-под Вязьмы. Но душило Донца не только это. Сейчас он окончательно понял, что и его семью, живущую в далёкой станице под Ростовом, могут разорвать, уничтожить таким же внезапным приказом. И любую из его дочерей жандармы и полицейские могут растерзать где-нибудь в пустом сарае на заплёванной соломе во время облавы. Уж он-то знал, как это случалось. В один момент. Удержи их. Когда делается большая политика, всякая мелкая тварь тут как тут со своими услугами. Потому что точно знает: когда начнут отламывать и передвигать с места на место большие куски, обломки и крошки полетят во все стороны. И вот тут-то только успевай урвать, схватить, что плохо лежит, да что упало с барского стола и закатилось под порог…
Донец тяжело соступил с крыльца, остановился. Потрогал темляк старой сабли. Вспомнил: надо покормить коня.
Разведвзвод занимал две хаты в середине деревни.
Снег с молодым хрустом рассыпался под каблуками его сапог. И вдруг он подумал: а хорошо, что они не догнали партизан и этого стрелка. Бегали бы всю ночь по лесу, палили друг в друга, пока не закончились бы патроны. Кого-нибудь подстрелили бы, а кто-нибудь всё равно бы ушёл… Они-то, партизаны или кто там… знают, за что воюют. А вот за что, за какие родины и семьи дерётся наша банда? Донец зло хохотнул и потрогал намёрзший инеем бронзовый темляк сабли.
Рассвет в деревне начинался так, как и в его станице. Засинелось в полях, как в степи. Ветер погнал крошки притоптанного снега, зазвенел льдинками вымерзшей и вытоптанной лошадиными копытами лужи. Пахло печёным тестом. Где-то ставили в печь хлебы. Должно быть, сейчас
