еще есть? Сам скажи, слышь?
– Ничего. Больше… ничего.
Адидас шмыгнул носом, огляделся по сторонам и снова вытащил пистолет.
– Эй, хорош! – крикнул черноволосый. Испуганный, он вынырнул из салона «Пассата», держа в руках сергеев ай-под. – Хватит, вы что?!
– Рот закрой! – не оборачиваясь, бросил Адидас, и черноволосый замолчал.
Адидас приставил дуло к губам Крайнева, и скривился в мерзкой улыбке.
Сергей испугался. Ему стало жалко Глашу и Никиту, которых он бросал, не сумев защититься. Он не мог себе позволить умереть.
– Ради бога, – вытолкнул сквозь разбитые губы, плюя на ствол кровью, – …если хоть что-то в тебе осталось… У меня жена и сын. Мать больная. У них только я. Как мужика прошу.
Адидас замер. Улыбка сползла с лица. Он двинул кадыком, глотая слюну.
– Соси.
– Что?
– Соси, мужик, – он втолкнул ствол в рот Сергея, царапая губы и нёбо. – Соси, пока не кончу.
Сергей зажмурился, и стал втягивать губами дуло, ощущая во рту металл и смазку. Даже с закрытыми глазами он чувствовал исходящую от Адидаса волну смрадного удовольствия. Через двадцать секунд, показавшихся и часом, и мигом, Адидас взвел курок.
– Давай, сучка, давай…
Сергей приготовился умереть. Страшен был момент боли, вот-вот, зато потом все кончится. Он успокоился и испытал облегчение. Все, что состоялось в его жизни раньше, он ощущал теперь как бестолковую суету в зале ожидания, со случайными пересечениями людских путей. А сейчас пришел поезд, и надо ехать, и там все будет правильно.
Да и, по правде, достало все.
Адидас выдернул пистолет изо рта Сергея, ударил его рукоятью в висок, и мир пропал.
***
Придя в себя, он обнаружил, что остался без пиджака и ботинок. Болел палец с белой полоской от кольца, с красными ссадинами, появившимися, когда его срывали.
С трудом встал на четвереньки. Вокруг содранной на виске и затылке кожи запеклись кровавые лепешки. Голова кружилась. Он не мог закрыть рот и долго смотрел, как на землю тянется толстая и вязкая нить слюны с кровью. Его вырвало. И еще раз.
Скоро стало нечем рвать, но скручивало так, что трудно было дышать, и приходилось хватать ртом воздух в перерывах между спазмами. Глаза слезились. Отблевавшись, отполз к дереву.
– Сволочи, – сорвалось с губ, – сволочи.
Он не знал, сколько пролежал в беспамятстве. Было темно, но со стороны дороги слышался гул машин. Значит, еще не ночь.
С трудом поднялся и заковылял к дороге. Ойкнул, наступив в темноте на осколок бутылки. Снял сорочку, порвал на полосы и обмотал ноги. Так можно было идти, не высматривая, куда поставить ногу.
Лес стал редеть. Показались шестнадцатиэтажки Лебедянской.
Он вышел на железную дорогу. Перешагнув стальные полосы, густо покрытые копотью и блестящие сверху, Сергей остановился.
