моя пленница, – безапелляционным тоном проговорил он.
– Пусть будет так, – возбужденно сказала Анжелика. – Я твоя пленница, не отрицаю. Ты можешь вести меня куда захочешь, я не буду противиться… Но ты не станешь вести меня в Квебек… На что я тебе там? Выкупа за меня ты все равно не получишь, ведь я крещеная. Отведи меня в Голдсборо, и мой муж заплатит тебе за меня хороший выкуп – такой, какой ты пожелаешь.
Это было как игра в карты, ужасная, леденящая кровь. Надо смутить хищников, уговорить их и укротить. Она хорошо их знала. На ум ей приходили самые нелепые аргументы, но именно такие и могли подействовать на них, скрытных и темных, только так она могла их уговорить. Не могло быть и речи о том, чтобы отрицать права, которые имел на нее Пиксарет. Для подтверждения их он мог даже убить ее ударом томагавка, но она знала: он свободен в своих решениях, своенравен и совершенно независим от своих союзников-канадцев. Поскольку она была крещеная, а стало быть, он не мог в ее лице спасти еще одну душу и привести ее в рай своих друзей-французов, он начал колебаться и сомневаться в том, что пленить ее так уж важно. Необходимо заставить его принять решение прежде, чем из-за поворота дороги появятся другие французы, знающие, что они хотят получить, захватив госпожу де Пейрак, и, быть может, даже сам этот ужасный иезуит. Хорошо, что Л’Обиньер на ее стороне.
С крыши стали падать горящие головешки: пока они беседовали, абенаки Пиксарета, ища, что бы еще украсть, лезли со своими факелами во все щели и в конце концов подожгли дом.
– Идемте! Идемте! – подгоняла Анжелика англичан, выталкивая их наружу после того, как помогла раненым и оглушенным встать.
– О боже мой, дети!
Она бросилась назад, подняла крышку котла, и оттуда выбрались онемевшие от страха малыши. Вид этого необычного тайника вызвал у индейцев взрыв смеха. Они хохотали до упаду, хлопали себя по ляжкам и показывали пальцами на детей.
Между тем в доме стало невыносимо жарко.
Одна из балок затрещала и обрушилась, подняв сноп искр.
Все, перешагивая трупы и обломки, ринулись вон и выбежали во двор.
При виде деревьев и тенистой лощины Анжелику охватило неодолимое желание бежать. Счет шел на секунды.
– Отведи меня к морю, сагамор, – обратилась она к Пиксарету, – иначе твои предки рассердятся на тебя за твое неуважение к той, которая отдала им свой плащ. Они знают, что недооценивать охраняющих меня духов-покровителей или оказывать им пренебрежение опасно. Ты совершишь большую ошибку, если отведешь меня в Квебек. И наоборот – ты не пожалеешь, если пойдешь со мной.
Лицо великого абенака сморщилось, свидетельствуя о том, что его душу раздирают противоречивые чувства, но Анжелика не дала ему времени на раздумья.
– Позаботьтесь о том, чтобы нас не преследовали. Подтвердите, что меня не было в деревне, – сказала она Трехпалому, тоже ошеломленному быстротой, с которой развивались события, и непререкаемым тоном Анжелики. – Мы с мужем сумеем вас отблагодарить. Кстати, вы знаете, где сейчас
