за детьми.
В восемь вечера, когда Хуан Альберто возвращается из Малаги, мы заезжаем к папе, чтобы забрать Ракель, и отправляемся поужинать и выпить.
Когда мы приезжаем в ночной клуб «Серхио и Элены», самый посещаемый в Хересе, мои друзья встают, чтобы поприветствовать меня.
Они поздравляют меня с замужеством, и Эрик заказывает им выпивку за свой счет. Росио, моя подруга, выглядит довольной. Она видит, что я счастлива, и ей это нравится. Тут звучит музыка, и она за руку тянет меня на танцпол. Как сумасшедшие, поем во все горло:
Никогда не смогу сказать «прощай»,
нет, нет, нет, нет,
Никогда не смогу сказать «прощай».
Всякий раз, когда я думаю, что с меня хватит,
И уже иду к двери…[14]
Мы смеемся, танцуем и напеваем во все горло песню Джимми Сомервилля, вспоминая о безумии проведенных вместе летних вечеров.
Когда песня заканчивается, идем в дамскую комнату – невралгический центр чистых сплетней, и там я рассказываю ей все, что она хочет узнать. Мы болтаем… болтаем и болтаем. За десять минут выясняем все, и когда выходим, умирая от жажды, останавливаемся у бара, чтобы заказать что-нибудь выпить.
Вдруг кто-то обнимает меня за талию и говорит на ухо:
– Привет, красавица.
Узнаю этот голос…
Быстро оборачиваюсь и вижу Давида Гепардо. Это мой товарищ по мотокроссу. Он целует меня дважды и обнимает.
Зная, что Эрик будет не в восторге от того, как Давид меня обнимает, я как можно быстрее ускользаю из его объятий и спрашиваю:
– Как ты? Что здесь делаешь?
Давид, весь такой сладкий, как конфетка, скользит взглядом по моему телу, снова шагает вперед, прижимает меня к барной стойке и отвечает:
– Я приехал вчера. А сегодня зашел сюда, посмотреть, не встречу ли тебя.
Росио смотрит на меня, я – на нее. И прежде чем я успеваю что-то сказать, появляется мой немец, мой Айсмен. Его лицо пылает яростью. Остановившись позади Давида, он цедит сквозь зубы:
– Ты мог бы отойти от моей жены, чтобы она могла дышать?
Услышав это, Давид оборачивается. Увидев Эрика, он, даже не пошевелившись, отвечает:
– Опять ты, – и не дав мне времени, чтобы вставить слово, продолжает: – Послушай, дружище, это не твоя жена и, полагаю, никогда ею не станет. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы сделать пируэт и оставить нас в покое?
Мамочки, только посмотрите на лицо Айсмена. Он надувает ноздри, и я тут же вмешиваюсь:
– Давид, ты должен…
Но больше я ничего не успеваю сказать. Эрик хватает Давида за руку своими ручищами, отодвигает его от меня и злобно рычит:
– Это ты сейчас будешь делать пируэты. Потому что, если еще раз приблизишься к моей жене, как ты это сделал только что, у тебя будут большие проблемы со мной, понятно?
Провинившийся цепенеет. Я протягиваю руку, показываю кольцо на пальце и поясняю:
Перевод с англ. песни «Never Can Say Goodbye» Джимми Сомервилля. (
