и лекарь королевы следили за ней с ужасом, время от времени кидая отчаянный взгляд на короля, стоящего с непокрытой головой в грязи перед человеком, который, похоже, полностью завладел положением.
– Я не обязан обсуждать с вами будущее короны, мессир Моклерк, – проговорил наконец Людовик, когда возня слева от кареты утихла, ознаменовав полную победу напавших. – Однако я отправлюсь с вами, куда вы скажете…
– Луи! Не смейте! – закричала Бланка Кастильская в полный голос и рванулась из кареты вон, но руки мадам Жанны и лекаря успели удержать её. Жоффруа увидел, как лицо Моклерка в капюшоне повернулось в сторону королевы. В свете фонаря блеснули хитрые холодные глаза.
– Простите, мадам? Мне послышалось, вы сказали «не смейте» королю? Продолжайте, прошу вас, я слушаю, ваше величество, – кротко добавил он, вновь обращаясь к Людовику.
– Я отправлюсь с вами. Но лишь при условии, что вы отпустите мою мать, графа Тибо и лиц, которые нас сопровождают. Я протестую против того, чтоб вы удерживали их.
– Помилуйте, сир, никто никого не удерживает! – воскликнул Моклерк, махнув от избытка чувств фонарём, так что по напряжённому лицу юного короля заплясали тени. – Право слово, вы так говорите, будто я беру вас в плен! Я лишь хочу обеспечить вашу безопасность и оградить вас от влияния дурных, вздорных умов, кои причинят вам зло, даже не желая того. Я…
– Довольно, – сухо сказал король. – Вы согласны на эту сделку или нет?
– Луи, – беззвучно простонала королева. Кровь вдруг совершенно отхлынула от её лица, глаза закатились, и она стала сползать со скамьи на пол кареты. Лекарь кинулся к ней, отдавив брату Жоффруа ноги, но тот успел заметить торжество, осветившее черты графа Бретонского.
– Как будет угодно вашему… – сказал он – и умолк.
А потом закричал так, что у доминиканца кровь застыла в жилах.
Позже брат Жоффруа множество раз описывал эту картину отцу Винсенту, своему исповеднику, и всякий раз другими словами, но никак не мог толком объяснить, что именно произошло той ноябрьской ночью на дороге из Реймса в Лан. Только что Пьер Моклерк злорадно улыбался, чувствуя себя победителем, – и вдруг согнулся, словно скрученный жесточайшим приступом желудочной колики, и завопил так, что резануло в ушах. За суматохой, которую подняли в карете вокруг потерявшей сознание королевы, Жоффруа едва мог разглядеть, что творится снаружи, но ему казалось, что Моклерк прижимает ладони к лицу с такой силой, будто глаза его выскакивают из орбит и он тщится удержать их на месте. Это было жуткое зрелище, но ещё страшней был вид короля Людовика, стоящего перед Моклерком. Он не шелохнулся, голова его была всё так же высоко поднята, даже выше, чем прежде, словно он видел вверху что-то, от чего не мог отвести взгляд. Глаза его были широко распахнуты и неподвижны, губы приоткрылись, и он как будто что-то прошептал. Жоффруа глянул вверх, но не увидел ничего, кроме голых ветвей, качавшихся на ветру.
Всё
