не проронивший ни слова и лишь молча внимавший матери.
– Да, простой монах, лучше всего нищенствующий брат. Доминиканец или францисканец – я слыхала, их сейчас необычайно много в Реймсе. Найдите мне такого до полудня, Тибо, скажите ему, что мы в опасности и просим божьего заступничества.
– Но отчего бы не попросить епископа Суассонского? Я уверен, он…
– А я уверена, что Моклерк уже имел беседу и с епископом Суассонским, и со всеми прочими прелатами и сеньорами, явившимися на коронацию. Неужели вы думаете, он посмел бы говорить со мной и с Луи таким образом, если б не подготовился как следует? Он уверен, что загнал нас в угол! И, надо отдать должное, это ему почти удалось… Бежать, я хочу бежать отсюда, Тибо, и немедля, иначе я здесь просто умру.
– Нет, матушка, вы не умрёте, – твёрдо сказал Луи, подступая к ней и беря Бланку за руку, которой она не отняла. – Не бойтесь ничего. Я буду с вами. Я всегда сумею вас защитить.
«А я – тебя, дитя моё», – подумала Бланка и сказала:
– Подумайте хорошенько, куда мы можем направиться. Нужен замок или городок в окрестностях, достаточно неприступный и, самое главное, принадлежащий человеку, в чьей верности вы нисколько не сомневаетесь. Есть у вас что-либо на примете?
– М-м, – Тибо закусил губу, – может быть, Монлери? Это около двадцати лиг отсюда. Я не думаю, что в вашем положении дальнее путешествие…
– Забудьте о моём положении. Я выдержу. Я всё выдержу, лишь бы увезти отсюда короля. К полудню жду вас с новостями, а пока ведите себя как ни в чём не бывало. И вы, Луи, тоже. Лучше всего вам сказаться пока нездоровым… главное, никого не принимайте, кроме графа Шампанского и Плесси, ни под каким видом. Помните, что я очень люблю вас.
– Я помню, матушка.
Бланка не сводила с сына глаз, и всё же уловила боковым зрением быстрый, почти ревнивый взгляд Тибо, которым тот сопроводил её признание. Несчастный, глупый Тибо… Не место и не время было для разговора об этом. И никогда не будет ни места, ни времени.
– Вы спали сегодня, Луи? – спросила она, когда граф Шампанский откланялся.
– Ещё нет.
– Поспите. Вам понадобятся силы.
– И вам тоже.
– Вы правы. Можете поцеловать меня, как будто на ночь, хотя, впрочем, уже давно рассвело, – она рассмеялась, и Луи сказал:
– А как же утренняя молитва, матушка? Уже пора вставать к ней, как же спать?
Смех Бланки оборвался. Она выпрямилась в кресле и взяла своего сына за обе руки, будто это он был её вассалом и она принимала его присягу.
– Если хотите, сын мой, давайте помолимся сейчас вместе. Так будет лучше, я думаю.
– Да, матушка.
И пока он читал Agnus Dei, Бланка смотрела на его такое серьёзное и такое детское при этом лицо, лицо сына и короля, и думала: «Ты возомнил, Моклерк, будто я сдамся тебе без боя? Больше того – ты думал, мой собственный сын сдаст меня тебе без боя? Ты не знаешь нас. Но ты нас узнаешь».
Жоффруа де Болье,
