вверх, на образа, взглядом, исполненным растерянности, – теперь, когда этот недавний образ всплыл в памяти Бланки, она ощутила, что слёзы вот-вот брызнут из её глаз. Как несправедливо это было! Из собора они отправились в дом архиепископа, и Бланка приказала никому не тревожить Луи до утра. Мать в ней рвалась к нему всем сердцем, хотела обнять, приголубить, утешить, вселить в него чувство веры и защищённости. Но королева в ней знала, что ему лучше провести одному эту ночь. Что король нынче рождается в нём так же, как в ней вот-вот родится новая жизнь, и негоже другим глядеть на это. А Моклерк, этот слизкий червь, нарушил священный покой этой ночи, быть может, последней спокойной ночи в жизни её мальчика. Бланка испытала вдруг неистовое желание встать и залепить Моклерку пощёчину, по-мужски тяжёлую, так, чтоб из носа у него хлынула кровь. Но она не встала – лишь потому, что в ней не осталось уже на это сил.
– Итак, теперь вы пытаетесь настроить моего сына против меня, – проговорила Бланка в тиши, тянувшейся несколько бесконечных минут. За окном уже почти совсем рассвело, дождь почти иссяк и ронял на карниз последние одинокие капли. – Неужто вы и впрямь думаете, будто это вам удастся?
– Я надеюсь, кузина, – печально сказал граф. – Ибо, уверен, когда соки, что выделяются у женщин во время беременности, перестанут затуманивать ваш рассудок, вы одумаетесь и сами поймёте, что так будет лучше для всех, а главное – для королевства. Разговор с вашим сыном дал мне к тому немалую надежду. Похоже, через несколько лет мы получим воистину мудрого короля. Об одном лишь прошу вас: оставьте гордыню, не смущайте его юный разум своим тщеславьем. Клянусь вам, что в качестве королевы-матери вы будете знать тот же почёт и благоденствие, какие могли бы знать в качестве регентши, и в то же время будете свободны от множества досадных хлопот. С этим и оставляю вас, дорогая кузина, – вижу, вы всё же устали, хотя и храбро пытаетесь скрыть это. Ваш супруг, недаром прозванный Смелым, одобрил бы вас, но я молю, из любви к брату или сестре нашего короля, хоть немного себя пожалейте.
Он вновь поклонился. Бланка не протянула ему руки, и глазам своим не поверила, когда он взял её запястье сам и приложил к губам, удерживая куда дольше, чем требовал этикет. Затем вновь поклонился и вышел, зацепив своим могучим широким плечом край гобелена над дверью.
Жанна дю Плесси влетела в комнату через миг после того, как закрылась дверь, и кинулась к своей королеве, руки которой, дрожащие от чудовищного напряжения, с неистовой силой упирались в подлокотники: она пыталась подняться на ноги – и не могла.
– Мадам! О Господи! Вам дурно?!
– Прекратите орать, – прошептала Бланка, прикрывая глаза. Сильные руки Плесси подхватили её и не дали упасть – по счастью, девочка удалась крепышкой. – Тише, говорю вам. Я должна видеть своего сына.
– Но, мадам…
– Я должна видеть короля, слышали вы? Немедля. Позовите его ко мне. Нет, приведите… приведите, слышите, Жанна? Ни на миг не оставляйте его одного, пока он не придёт ко мне. О, Пресвятая Дева… Может, лучше мне самой к нему пойти?
– Что
