но проигрывать было бы обидно, и чернявый мигом лишился трех монет.
Толпа раздалась, и к Зибену приблизился молодой воин в черном, с наплечниками из сверкающей серебристой стали. На его шлеме красовался серебристый топорик в обрамлении двух черепов, а при себе он имел большой топор с двойным лезвием.
– Хочешь попытать счастья? – спросил Зибен, заглянув в холодные голубые глаза.
– Почему бы нет? – низким спокойным голосом отозвался воин и положил на бочонок серебряную монету. Руки поэта замелькали, выписывая скорлупками хитрые восьмерки, и остановились.
– Надеюсь, глаз у тебя острый, дружище.
– Достаточно острый. – Воин тронул огромным пальцем среднюю скорлупку. – Вот здесь.
– Сейчас посмотрим. – Поэт протянул руку, но воин отстранил ее.
– Посмотрим, – подтвердил он и медленно перевернул правую и левую скорлупки. Под ними было пусто. – Вот видишь, я прав, – сказал он, глядя светлыми глазами в лицо Зибена. – Показывай.
Зибен с натянутой улыбкой подсунул изумруд под скорлупку.
– Молодец, дружище. Глаз у тебя и впрямь орлиный. – Зрители похлопали в ладоши и разошлись.
– Спасибо, что не разоблачил меня, – сказал Зибен, собирая свое серебро.
– Дураки и деньги – что лед и жара, вместе не уживаются. Ты Зибен?
– Быть может – смотря кто спрашивает.
– Меня прислал Шадак.
– Зачем?
– За тобой остался должок.
– Я в долгу перед ним – при чем здесь ты?
– И верно, ни при чем. – Воин помрачнел и зашагал к таверне по ту сторону улицы, а рядом с Зибеном, откуда ни возьмись, возникла молодая женщина.
– Ну как, заработал мне на ожерелье?
Зибен улыбнулся ей. Она была высокая, статная, с черными как смоль волосами, темно-карими глазами, полными губами и чарующей улыбкой. Зибен обнял ее, и она поморщилась.
– Зачем тебе столько ножей? – На его нагрудной перевязи из бурой кожи висели четыре метательных клинка, плавно закругленных кверху.
– Привычка, любовь моя. Ночью их на мне не будет – зато я принесу ожерелье. – Он поцеловал ей руку. – А сейчас прости – долг зовет.
– Долг, мой поэт? Что ты знаешь о долге?
– Очень мало, – усмехнулся он, – но свои долги плачу всегда: это моя последняя зацепка на утесе благопристойности. Увидимся позже. – Он поклонился и перешел через улицу.
Внутри старой трехэтажной таверны помещалась длинная комната с открытыми очагами на обоих концах, обведенная поверху галереей. Здесь стояло десятка два столов, а за окованной медью стойкой шестеро прислужниц разливали пиво, мед и подогретое вино. Народу тут нынче собралось не по-обычному много, поскольку день был базарный и жители всей округи съехались на распродажу скота. Зибен подошел к длинной стойке, и служаночка с волосами цвета меда улыбнулась ему.
– Наконец-то ты соизволил зайти ко мне.
