перед ним смутные растопыренные каменные пальцы, высокие, еще более черные, чем царящая вокруг пронизанная ледяным ветром ночь, он сразу сообразил: это и есть Каменные столбы, это и есть выход в ущелье, выход на Собачью тропу, по которой, невзирая на ее неласковое название, можно идти во весь рост…
Глава шестая.
СОБАЧЬЕЙ ТРОПОЙ
Он так боялся ошибиться, проползти в ночи мимо Каменных столбов, свалиться не в тот овраг, что, различив наконец узкие пальцы Каменных столбов, не выдержал – сел. И так и сидел по пояс в снегу, не чувствовал резкого, набирающего силу ветра. Вдруг сочился из облачных разрывов лунный свет. Мир сразу менялся: тени приходили в тревожное движение, ползли куда-то; вместе с ними начинали плыть, приходили в движение скалы. Вовка понимал: никак не могут раскачиваться скалы, и пытался теснее прижаться к Белому, глубже зарыться в лохматую теплую шерсть, услышать ровное, еще не сбитое дорогой дыхание.
Но Белый вдруг рыкнул, вырвался.
«Я сейчас…» Но так уютно было в снегу.
Закопаться бы в нем, зарыться. Спрятаться от ветра, лежать!
«В таком деле, – вспомнил он вдруг слова Лыкова, – суетливость ни к чему».
Но тут же вспомнил и другие слова: «Ты однажды уже приказ нарушил». А к этому Николай Иванович добавил: «Завалишь дело, всем хана. И Родине вред нанесешь». Вот все-все понимал, а встать никак не мог.
«Ты не ругайся, Белый. У меня ноги болят».
Белый недоверчиво засопел. Совсем как на «Мирном».
«Не веришь? – спросил Вовка, презрительно выпячивая губы. – Вот и Лыков не верит. Никто не верит. А я знаю, все равно придет «Мирный»! Как он может не прийти? На нем мама!»
Белый помотал головой.
Вовка понял: не слушает его Белый.
Да и не надо было сейчас думать о «Мирном».
У него, у Вовки, ясный приказ: найти палатку, запустить рацию, выйти в эфир. О выполнении приказа и следует думать. Он отчетливо увидел тьму склада, который все еще где-то рядом, недалеко. И черную ночную бухту увидел, на поверхности которой неподвижно и хищно лежало невидимое серое тело чужой подлодки. И услыхал шорох ползущей угольной крошки, и отчетливо почувствовал пронзительную боль в разбитых пальцах радиста Елинскаса и полное отсутствие боли в онемевшей, негнущейся ноге Лыкова. Утром фрицы ткнутся в запертые изнутри двери склада, гранату под дверь, вся недолгая. Спалят и аккуратно пересчитают трупы: айн, цвай, драй! Где четвертый? Где этот мальчишка? Где эр ист? Не может быть, чтобы русские мальчишки сгорали в огне дотла, ничего после себя не оставляя. Глянув на карту, фрицы догадаются: уйти с метеостанции можно только по берегу или по Собачьей тропе. Пару вооруженных людей на перевал, пару на берег…
Вовка любил географические карты.
Дома картами у Пушкарёвых был набит целый шкаф.
«Да зачем столько? – удивлялся Вовка. – На каждый остров по нескольку штук!»
