моральной неопределённости.
– Но вы хотя бы поступили так, как выпало на рулетке? – поинтересовался я.
– Поступил.
– И до сих пор работаете в казино?
– Работаю, – он хрипло рассмеялся. – Я понял, к чему вы клоните. Да, выпавший вариант был «хороший».
– Теперь ты, Феликс, – сказал я. – Неужели тебе нечего рассказать?
– Я вообще не вижу смысла одного хорошего поступка, – мрачно начал Феликс, – и, наверное, согласен с предыдущим рассказчиком, по крайней мере, с первой частью его истории. Жизнь представляется мне достаточно ровной и нейтральной в нравственном смысле для того, кто и так по сути не является злодеем, маньяком или патологическим игроком чужими судьбами. Сама жизнь иногда ставит перед каким-то выбором, но если человек одинок…
– А ты сейчас одинок, Феликс? – с преувеличенным интересом спросила Анастасия.
Лэмб напрягся и мучительно покраснел.
– Да, я одинок, – гордо сказал Феликс, не глядя на неё. – Но какое кому дело? Это лишь означает, что жизнь не может поставить меня перед выбором. Я, например, никогда не убью человека. Ну, разве что, – он слегка улыбнулся, – этот человек будет угрожать моему другу Гектору.
Я тоже улыбнулся, хотя меня удивило такое экзальтированное отношение Феликса. С чего бы это? Да кто его разберёт…
– Так вот. Я не убийца, не насильник, не скандалист. Я допускаю эти, как вы выражаетесь, разрушения смыслов, – он обернулся к Упырю, – но только в виде акции, перформанса, хэппенинга, или как вы там ещё называете. Я предполагаю, что и в жизни возникают желания – кого-то ударить, убить… Мы взрослые люди, нас не жалко, и нам не жалко. Но когда я смотрю на ребёнка, стоящего у песочницы в лучах солнца, я не допускаю даже и появления таких мыслей. И потом, когда я возвращаюсь к взрослым, например, к тебе, Гектор, я тоже думаю: он такая сволочь, мне всё равно, что будет с ним, – но он тоже достоин быть отцом. У него ещё будут дети!
Я даже поперхнулся. Какой неожиданный поворот. Да, Феликс всё ещё в состоянии меня удивить.
– Такие как Гектор способны дать жизнь настоящему, полноценному, избранному потомству! И те, кто своими пошлыми, низменными и порочными поползновениями мешает им это сделать, достоин, достоин…
Феликс стал прямо-таки задыхаться от волнения. Он пристально смотрел на Анастасию, и в его взгляде была неприкрытая ненависть. Только один Феликс из всей нашей компании знал, что я раньше был знаком и дружен с ней. Об этом не подозревал даже Лэмб. Он бы страшно удивился тому, что когда-то Анастасия была способна на чистейшие, непорочные отношения. Когда она стала такой, как сейчас? Я пытался догадаться, о каком своём поступке расскажет Феликс после такого длинного вступления. Не о том ли, как он поведал мне, что моя девушка – активная лесбиянка, которая трахается с преподавательницей немецкой филологии? И я испугался Анастасии, я был достаточно юн, чтобы испугаться. В то
