открылась сразу, как будто нас ждали. Анастасия была всё та же, какой я помнил её с юности: широко расставленные бесцветные глаза, большой рот, легко растягивающийся, как старая резинка на трусах, костистый нос топориком – самая неженственная черта её лица, доставшаяся по наследству от какого-то деревенского предка. Она была не столь потаскана, как я ожидал. Кожа лица не успела состариться с той же быстротой, с которой в глазах появился наглый и циничный блеск, какой бывает у развратных старух или содержательниц борделя (к сожалению, последнее сравнение представляется весьма сомнительным, по моему опыту, развратные старухи выглядят вполне почтенно, как и содержательницы борделя). Впрочем, понаблюдав за ней некоторое время, я понял, что Анастасия сознательно культивирует это выражение, этот блеск. Она не поздоровалась, но и не выразила недовольства из-за того, что мы пришли. Лэмб, также ничего не говоря, протянул ей какую-то бумажку. «Чек!» – громким шёпотом объявил Голубцов. Анастасия небрежно бросила бумажку в шляпную коробку, пылящуюся в прихожей. Ну что ж, по крайней мере, хотя бы у Лэмба был естественный повод, чтобы прийти без приглашения. Анастасия была не накрашена и одета чудовищно чопорно: в скромном тёмно-сером платье с воротником из ручного вологодского кружева. Ноги были без чулок, вместо шлёпанцев – старые кремовые туфли с узкими носами и оторванными каблуками. Ноги были гладкими, с ровным загаром, но беловатая часть ступней, видневшаяся из туфель, была покрыта небольшими яркими синяками. Над одной из щиколоток красовался оригинальный ножной браслетик – неровная полоска недобритых рыжеватых волос. Анастасия сразу узнала меня, но не стала упоминать об этом. Я тоже не поздоровался с ней. Я просто… забыл. Забыл, потому что был занят тем, что рассматривал её, как причудливо устроенную вещь, давно знакомую, но несколько изменившуюся со временем, как рассматривают какой-нибудь предмет в музее, в котором давно не был. При этом ведь не придёт в голову здороваться с ним, не так ли? Должен признаться, не многие люди вызывают у меня желание их рассматривать. Почему я так уставился именно на неё?
Все молча прошли в комнату. Крупье и Голубцов явно были разочарованы скукой происходящего. Обритый налысо Упырь мрачно посвистывал.
– Располагайтесь, господа, – ровным голосом сказала Анастасия, – к сожалению, выпить совершенно ничего нет.
– Что же мы будем делать? – потерянно спросил Феликс, неожиданно больше всех огорчившийся этому обстоятельству. Как я и подозревал, он уже начал мучиться, покинув мою безвкусную квартиру, этот оазис пошлости, где он чувствовал себя таким героем. Подкрадывающаяся к нему пустота его обычной стерильной во вкусовом плане жизни становилась невыносимой.
– Давайте поиграем в какую-нибудь игру, – предложила Анастасия. – Вы же не собираетесь уходить прямо сейчас?
Я заметил, что, говоря это, она смотрела только на меня. Рыжее золотишко волосяного браслета на ноге экстатически встопорщилось.
