пей нашу кровушку…
Петр размахнулся и ловко попал по шее, после чего ногой оттолкнул голову с помоста.
– Ловко у тебя получается, – усмехнулся второй стрелец. – Видно, немало голов поотрубал. Привычен…
– Ложись, – снова закричал Петр.
В толпе пронзительно закричали какая-то баба и отрок.
Петр снова взмахнул топором и рубанул, попав на этот раз по основанию черепа. На помост брызнули мозги, смешанные с кровью. И эту голову царевич торопливо сбросил вниз.
Третьего стрельца Петр рубанул, частично задев спину, но не перерубив до конца. С выпученными глазами и перекошенным лицом он дорубил шею до конца и бросил топор.
– Пошли, мин херц, хватит, – Меньшиков взял Петра под руку и помог ему сойти с помоста.
Петра трясло, и он с трудом взобрался на коня. Кафтан был весь забрызган кровью и мозгами. Вытерев красные от крови руки о порты, он приказал:
– В баню хочу.
– Сей момент все спроворим, – ответил Алексашка, стараясь ехать чуть в стороне от друга, от которого довольно сильно пахло то ли кровью, то ли мертвечиной.
Чуть позже Наталье Кирилловне рассказали о том, что Петр самолично рубил головы. Сидящий рядом Лев Кириллович проворчал:
– Лихо начинает новый Грозный! Боюсь, хлебнем мы с ним горюшка.
– Ничего, пока он в моих руках, – тихо ответила сестра. – А там Бог не выдаст, свинья не съест…
– Ну-ну, – только и вздохнул брат. – Где он сейчас?
– Занемог что-то, – ответила сестра. – Приехал с Красной площади и слег. Послала к нему лекаря.
– Рассказывают, что он сам рубил головы стрельцам, – заметил Петр Кириллович.
Наталья только махнула рукой:
– Устала я что-то, пойду прилягу.
– Да и нам надо отдохнуть – всю ночь, почитай, не спали, – согласился с ней Лев Кириллович.
Петр пролежал в постели два дня. Потрясение, которое он испытал, привело к частичной и временной парализации левой руки. Но постепенно рука отошла, и он смог жить, как и прежде.
А через месяц состоялось его венчание с Евдокией Лопухиной. После свадебного пира молодых повели в спальню…
Едва молодые остались одни, Петр схватил Евдокию, повалил на пол, покрытый ковром, и начал грубо срывать с нее одежду.
– Нельзя же под святыми образами, – взмолилась она, но он, казалось, не слышал ее…
Жизнь молодых не заладилась с самого начала. Богомольная Евдокия большую часть времени проводила в молитвах и в беседах со старухами-приживалками, при каждом случае сетуя мужу на его непотребные дела. Довольно быстро она забеременела, как-то постарела, обрюзгла и стала похожа на своих собеседниц. Разговаривать с ней стало совершенно неинтересно, – она стала часто брюзжать по малейшему поводу, что всегда раздражало Петра, порой приводя в ярость. И даже рождение сына Алексея не изменило отношений между мужем и женой. Именно по этой причине большую часть времени молодой
