пострадала особенно сильно.
Финляндия приняла на себя удар Эстонии и Петербурга.
Польша проглотила наконец-то Литву и Восточную Пруссию, но сама оказалась в пасти Германии.
Даже Копенгаген каким-то непостижимым образом приземлился на пустырь севернее Беловежской пущи.
Озадаченное Европейское сообщество не могло понять, где тут свои, где чужие.
Наконец-то петербургские жители дорвались до магазинов Тампере. Наконец-то шведы перестали бояться опасности с востока, потому что Восточная Европа вся оказалась западнее их.
И т. д., и т. п.
Рахматуллаев летел в Ташкент весёлый-весёлый! Он хитро улыбался и уже не грустил.
Потому что грусть его была связана с мыслями о разобщённости человечества.
8 марта
Генчик
Тёща после больницы поселилась у них. По утрам она ходила на процедуры. Так было ближе.
– Генчик, – сказала она на третий вечер, – ты должен приходить домой раньше. Моя дочь не домработница.
– У нас было профсоюзное собрание.
Он ел суп с лапшой.
– У мужчин совершенно отсутствует фантазия, – голос тёщи из кресла перед телевизором распространялся по комнате какими-то причудливыми фигурами. – Мне не доставляет удовольствия выполнять роль тёщи, но до чего уныла эта ложь! Мой зять – не Дон-Жуан. Он мелкий служащий в крупном учреждении. За свою жизнь он ни разу не приходил с запахом чужих духов, со следами помады. Нет! Он пьёт пиво. Он пьёт пиво с сослуживцами после работы. Он стоит в очереди за ним и самоутверждается. Да! Они слушают разговоры работяг, сами при галстуках, затем сдувают пену, посматривая на всех свысока и – общаются. Они говорят о завотделом, обсасывают министерские новости…
– Мама! – голос жены Генчика, Лиды, занял своё место среди фигур её матери. Он пытался вытеснить их. Он собирал их в охапку и уносил за окно. Слабая, бледная Лида умоляюще посмотрела на мать, потом на Генчика. Генчик улыбнулся ей и кивнул головой, когда тёща отвернулась к телевизору. Ей неудобно было сидеть обернувшись, всё время напрягая шею.
– Но у меня действительно было профсоюзное собрание, Зоя Сергеевна, – вновь внятно произнёс Генчик. – Самое удивительное то, что женщины верят невероятному, а вот обыденное их почему-то не устраивает.
– Да что ты, в самом деле! – возмутилась тёща. Она нахмурилась и в профиль стала похожа на Бонапарта. – Как будто дело в сегодняшнем профсоюзном собрании! Ты прекрасно понимаешь меня. Мне обидно, что мой зять, крепкий тридцатилетний мужик, неглупый, способный, видимо, ценный, может быть, работник – Генчик! Неужели ты не видишь, что в этом – всё! Всё!
– Ну и что? – Генчик натянуто улыбнулся, вставая из-за стола. – Замзава все зовут Лёха, Ерофеева – Пека.
– Да что вы, в конце концов? Институтки? Почему вы так расхлябались, раскисли?
– Сама структура учреждения… – начал Генчик, но тёща прервала его:
– При
