отношения к своей протянутой руке. Как бы не её сухая горсточка просит. Её напряжённый взгляд блуждает среди домов Загородного проспекта, и совершенно очевидно, какое у неё было лицо, когда она на этом самом месте вглядывалась в толпу пятьдесят лет назад, ожидая встречи с ним, как решения своей судьбы.
И вот судьба свершилась. Линии её сомкнулись на этом самом месте.
12 марта
Зоопарк
В университете я учился на географическом. На первом курсе у нас была такая дисциплина – фотокиносъёмка. Для зачёта требовалось представить двенадцать снимков.
Дело происходило в апреле. Был будний день, но в Ленинграде воскресенье не по календарю, а по солнцу. Когда мы с товарищем вышли из общежития, серая, подсыхающая трава на газонах жрала солнце с жадностью. Упоительно было остановиться, сощуриться и вспомнить, что тебе восемнадцать лет.
Откуда-то появились птицы. Они проносились у немытого асфальта, взмывали к голубым окнам пятого этажа и разговаривали на своём языке. Подлетел трамвай, победно звеня. Мы сели в него и поехали на Петроградскую, в зоопарк.
Фотоаппаратом я пользоваться не умел. Товарищ установил мне выдержку и диафрагму, показал, как переводить кадры и ставить расстояние.
Мы грохотали по Среднему, затем по Тучкову мосту прокатили над Малой Невой. У пристани, слева от моста, уже зарылись в свежую волну речные трамваи. Новенькие «Ракеты» пока стояли рядком, как бы пробуя воду.
Товарищ рассказывал мне сюжет фильма «Судьба солдата в Америке», которого я по малолетству не видел. Я, как обычно, думая одновременно о своём, делал удивлённое лицо, хмыкал, цокал в нужных местах.
У стадиона Ленина пересели на «шестёрку». Начиналась часть города, которую я очень люблю: проспект Добролюбова, тыльная сторона Петропавловки…
Мы уплатили в кассу по десять копеек.
Товарищ сфотографировал обезьян.
Я обезьян не любил, поэтому потянул его дальше. Обезьяны – пошлые и бесстыдные животные.
То ли дело белые медведи! Этот удлинённый нос, благородный лоб, это выражение собственного достоинства на морде! А их ленивая развалка на суше и неожиданная дельфинья гибкость в воде! Нет, белые медведи – короли зоопарка. Я их сфотографировал.
Бегали в клетках обшарпанные волки, зевал линяющий лев за решёткой, и мы совсем было прошли мимо неприметного зверька. Вернулись и сфотографировали рысь. Этот славянский хищник, мужественная кошка, таит в своих зрачках тёмный ужас. Ни у одного зверя нет подобной жестокости во взоре.
День был удивительно солнечный. Деревья потягивались, старались прогнать дрёму. Они уже пробовали надувать почки. И только верблюд презрительно щурился и выпячивал нижнюю губу. Ему было всё равно где жить – в вольере, в песках, на Марсе. Я не удивлюсь, если когда-то выяснится, что верблюды знают теорию строения Вселенной и ни в грош не ставят её. Они видят что-то такое, чего не видим мы.
Я
