был лишен деловых книг и добрых наставников». Если вспомнить, что педагог Зотов бухался перед Петром на колени по поводу и без повода, то относительно «не доброты» своих наставников царь перехватил.
Но деловые книги никогда не будут увлекать Елизавету. Она расшивала золотыми нитками покровцы для церкви и писала иногда стихи. В любовном посвящении прапорщику Семеновского полка Алексею Яковлевичу Шубину она признавалась:
Я не в своей мочи огонь утушить,
Сердцем болею, да чем пособить?
Что всегда разлучно, и без тебя скучаю.
Легче б тя не знать,
нежель так страдать
всегда по тебе.
От отца государыня Елизавета переняла любовь к зрелищам. Она полюбила все выходящее из ряда вон, потрясающее. Чудным зрелищем была ее Саарская мыза, Царскосельский дворец. «Сей дворец всех иностранных народов смотрителей в великое удивление приводит», «кто видит, всяк чудится», «сия золотая шкатулка требует чехла» – говорили современники.
Чудным зрелищем были она сама, чудны были ее маскарады, которые назывались «метаморфозами». Елизавета до смертного часа была «хороша собой, так хороша, что глаз не отвести». Особенно, когда в мужском костюме танцевала менуэт. Елизавета имела особую привязанность к офицерским мундирам, она числилась капитаном лейб-кампании и полковником всех гвардейских полков, мужской наряд подчеркивал ее привлекательность. «На этих маскарадах мужчины были злы как собаки, потому что не могли справиться со своими гигантскими фижмами, женщины в мужских костюмах были и того безобразней». Нередко один падал на другого и в результате возникала копошащаяся куча тел, одетых в бархат и бриллианты.
Пышный, томный стиль барокко соответствовал вкусам Елизаветы. В то же время она с жадностью сплетничала со служанками самого низкого ранга, катаясь с ними в карете по аллеям устроенных ею парков.
У Елизаветы было замечательное качество. Она умела заметить талант и полюбить одаренного человека, совершенно не обращая внимания на приличия и общественное положение избранного. Так случилось с певчим Алексеем Розумом. Проезжавший в 1731 году через деревню Лемехи полковник Федор Вишневский обратил внимание на двадцатидвухлетнего красавца, певшего в церковном хоре. Он упросил дьячка, у которого проживал Алексей, отпустить Розума в столицу. Сладкоголосый певчий из черниговских казаков понравился Лизавете. «Ее дворец превратился в музыкальный дом», – заметил Ключевский, – выписывали малороссийских певчих, и итальянских певцов, чтобы не нарушать цельности художественного впечатления. Елизавета была музыкальной императрицей. Порой весь двор превращался в театральное фойе, изо дня в день говорили только о французской комедии.
Однажды она, к своему удивлению, узнала, что кадеты Сухопутного шляхетского корпуса «с нарочитым умением» играют драмы. Она стала с нетерпением ждать «кадетских вечеров», посылала
