играть в основном составе?
– Я?!
– Так что же ты, черт возьми, не хочешь работать? Знаешь, как я работал в свое время?
– Знаю.
– Ни черта не знаешь. Я дома по лестнице бегал со свинцовым поя сом, я… Да что тут говорить! Слушай дальше. Даю тебе три месяца сроку – не больше! – и выпускаю на площадку. Что хочешь делай – прыгай в высоту, таскай штангу, плавай, но чтобы играл как будто заново. Понял?
– В общем…
– И обрати внимание на игру у сетки. Учти, если бы я не чуял в тебе что-то… – тренер покрутил пальцами в вышине, – я бы тебе этого не говорил, а просто показал бы на дверь. Тебе здесь?
– Да.
Они обменялись рукопожатием, и Ветошкин вышел у своего парадного.
Ночью он долго не мог уснуть, в конце концов, встал и оделся.
– А что, черт побери, – сказал он вслух. – А что?! – И оглянулся на брата-десятиклассника, который во сне сопел совсем по-мужски.
Ветошкин включил настольную лампу, достал чистую школьную тетрадь в клеточку и крупно написал на обложке «План тренировочных занятий на май-август м-цы».
Утром, когда зазвонил будильник и брат поднял голову, он увидел, что Ветошкин ходит по комнате, заложив руки за спину.
– Ты что, Ветошкин, не ложился еще? – спросил брат.
– Да вот не мог уснуть, братульбан. Решал мировые проблемы.
– Ну да, – сказал брат, зевая, – чемпионом мира думаешь стать?
– А что? Это идея. Только ты не болтай много, а то весь эффект про падет.
– Ладно врать, – пробурчал брат.
– Хоть ты и дурак еще, – ответил Ветошкин, – а вот на, посмотри. – И он бросил брату тетрадку.
Тот небрежно полистал ее и задержался на последней странице.
– Ты даешь! – сказал он. – Зачем тебе еще гребля-то?
– Пальцы, – коротко ответил Ветошкин.
– Небось, Галя Николаевна приказала знаменитым стать?
– Э-эх, – зевнул Ветошкин, – беспросветный ты тип.
Пролетел май и три недели июня. Защитился Ветошкин на «отлично» и получил свободный диплом. Несколько раз за это время он доставал из ящика стола тетрадку с планом тренировок, вздыхал и клал ее обратно. В команде он появлялся редко и старался не попадаться на глаза Крюкову.
И вот в конце июня, отоспавшись и отъевшись немного, он снова достал тетрадку. Он прикидывал, что еще можно сделать до августа. Казалось, что ничего. И тут мелькнула одна мысль. Он ее отогнал, но она возвратилась, и он решил или покончить с нею, или извлечь зерно. Это была мысль об измене.
«Все ко мне привыкли – раз, – думал Ветошкин. – И играть в свою игру не дадут. Пусть даже я стану немного выше прыгать, немного сильнее бить, хитрее пасовать, их отношение ко мне не изменится. Своей игры я там не найду, это два. А что такое моя игра? Крюков говорил об игре у сетки. Блок? Разводка? Я всегда выпадал из игры. Но ведь как-то я по пал к чемпионам? Что-то у меня было? Что?»
В
