абстракционист.
– Вот из ит?
– Художник, такой как Пабло Пикассо, Ван Гог, Тулуз Лотрек, и еще один, работает мастерком вместо кисти, а получается: правда.
– Сезанн.
– Вы знали?
– Нет, вы только что мне сами сообщили это имя, и не только, но я увидел его полотна:
– Настоящего будущего.
Глава 3
Прибыла Кали и было, как выразился фигурально Май:
– Не хуже, не хуже.
– Вы с кем-чем нас сравниваете? – спросила Ка. – С Вавилонской башней, или с Пизанской?
– Это одно и тоже, милые леди, ибо Пизанская и показывает падение Вавилонской.
– В том смысле, что пала для того чтобы так и стоять раком до Конца Света?
– Да. Что значит: упавший – уже не споткнется.
– Тогда я так и буду называть мою любимую позу: Пизанская башня.
– Тогда я, – сказала Щепка, – Вавилонская.
– Напишите мне короткие рефераты на тему: чем они все-таки отличаются. Ибо я должен вас не путать, хотя бы в ночном полете.
– Я уже решила, – сказала Ка: – Люблю падать направо, она налево.
– Уточните, пожалуйста, координаты полностью, ибо Бета и Альфа, хотя и похожи, но имеют одно важное отличие:
– Очередь, в которой они стоят, – резюмировала Ка.
И решили определять местоположение все-таки не по Ориону или Сириусу, а по Полярной звезде, так как она ближе, вроде.
– Я люблю делать это днем, – сказала Щепка.
– Днем проще, будем ориентироваться по Солнцу. Тень справа – ложись, тень слева – уступи очередь.
– Это, если мы смотрим на запад? – спросила Кали.
– Да, у нас одни окна смотрят на океан в Турцию, где для нас восходит солнце, а другие, наоборот, на Швецию, где на мир смотрят через цветные стекла, и я не понимаю, зачем?
– Скорее всего, – сказала Майер, – хотят столкнуться с тем, кто так даст в лоб, что искры вызовут разноцветное сияние, и чтобы оно не затухало со временем, эти стекла и нужны:
– Радужные сны будут казаться не только ночью, но и днем, – констатировала Щепка.
Вот так, если люди учатся в университетах, им некогда заниматься этим прямым исследованием действительности – лишь бы запомнить, как взять все производные, а тут, пажалте:
– Других занятий нет, как только изучать эту действительность на практике.
Поэтому ребята из нижнего домика, так и называли благородных вам-пир-ш революции:
– Практикантки.
Но какой революции, пока додуматься никто не мог. И естественно:
– Трудно, трудно. – ибо почему-то кажется, что вечно то, чего, практически, и вообще-то не бывает, а если кто и додумается:
– Редко, – и вечное, не что иное, как Прошлое.
Поэтому им – Бутлерову, Бурову и Ивановскому – было первое, ужаснувшее их сообщение, сакральные слова Майера:
