«Гвельф» (Алан поклонился) – и Алан в виде ответной любезности разницу в деньгах выплачивал Жоржу Марше.
– Остроумно.
– Так тюменский мужик, получая три рубля на водку, кормил миллионы французских бездельников. Вдруг – вообразите! – обвалился коммунизм в России, а Марше и его компартия сгинули начисто – но нефть-то продолжает по трубе идти, тюменский мужик-то работает. Вот мне и любопытно, Алан, кому и куда ты теперь платишь – Марше-то уже нет.
– Вы пьете Шато Брион? – ушел от ответа Алан. – Вот видите, что могут позволить себе люди, участвующие в реальной политике. А я даже сигары курить бросил. Безумные деньги, и вред здоровью.
– И как, стали здоровее?
– Стал богаче.
– Это и есть здоровье. Однако вино недурное.
– Первая бутылка была странной.
– Покажите-ка пробку. Вот видите?
– Да. Совершенно верно.
– Это снимает вопросы.
– Пробка практически сухая.
– Переохладили, что и требовалось доказать.
Гриша выпил бокал до дна и сказал: манифик! А официанту: гарсон! эдисьон силь ву пле!
Официант принес счет, и Гузкин положил несколько купюр на блюдце, а сверху придавил их двумя франками.
– Он был мил, – пояснил Гузкин Пинкисевичу, – я думаю поощрить парня. Здесь принято давать чаевые.
Официант в ресторане «У Липпа», впервые получивший на чай два франка, посмотрел на Гузкина странным взглядом, ушел с блюдцем и вернулся, неся сдачу – те самые два франка, которые не входили в счет.
– Делает вид, что дает сдачу, – объяснил Гриша. – Если он на глазах у метрдотеля возьмет деньги, будет скандал. Здесь, на Западе, дисциплина.
– Ну еще бы, – согласился Пинкисевич, – это тебе не ресторан «Прибой».
– Оставить чаевые или нет? Впрочем, если он показывает, что ему не нужно, – Гриша пожал плечом и опустил два франка в карман.
– Где будете обедать? – спросил фон Майзель.
– У музыканта Ростроповича, на авеню Мандель.
– А, я его встречал.
– Тогда зайдем вместе, Слава любит гостей.
– Нет, улетаю вечерним рейсом. Но с удовольствием подвезу вас. Я с шофером.
– Вам понравился Алан? – спросил Луговой в машине.
– Его фамилия де Портебаль?
– Алан из потомков дипломата Талейрана.
– Прекрасно знаю. Из этих новых баронов. – Машина вынырнула из тоннеля, и Майзель поглядел в окно на площадь Конкорд. – Вам нравится Париж, Иван?
– Не особенно. Я равнодушен к южным городам.
– Какое странное определение Парижа.
– Вы находите? Отчего же странное? Платаны, каштаны. Мне он напоминает русский приморский город Сочи: все серебристое, блестит вода, цветут каштаны, отдыхающие едят под тентами. Я человек северный.
– Вы, видимо, любите Москву.
– Это
