сначала застыла вся, а потом тихонько стала проседать на пол. К счастью, дома был Валерик, он быстро понял, что скорая – это долго, галопом помчался к дяде Паше и они погрузил в машину серую маму и истекающую кровью Солоху.
В травмпункте у буквально умирающей Веры вырвали из рук Солоху. На каталке помчали её в операционный блок, в коридоре сидела Вера с «нанашатыренной» ваточкой в дрожащей руке и тихо молила Бога: «Господи, спаси и помилуй! Господи спаси мою девочку! Смилуйся, господи!»
Через сорок минут вывели Солоху. Вместо носа на её распухшем отёчном лице красовалась огромная сизая картофелина. А из картофелины торчали разноцветные шёлковые усы.
Смотреть на это обезображенное лицо было просто невозможно, дядя Паша утешал Веруню, как мог, но и он видел, что девочка изуродована безвозвратно и навсегда.
Через три дня вернётся из Риги Лёва и что она, Вера ему предъявит? Жизнь утекала из рук. Больше никогда не будет в доме счастья, оказывается всё, всё было сосредоточено в этой маленькой девочке. А девочка глазела из окна машины и требовала мороженого на палочке – две порции!
«Что-то с ней не так! Что-то с ней не так!» – стучало молоточком в Вериной голове. Вера вспомнила финский Поркула, холодную съёмную квартиру.
Солохе не было и года, но она уже просилась по ночам на горшок. Поскольку в доме было холодно всегда, Вера ставила детский ночной горшок на плиту вверх тормашками, чтобы не сажать ночью ребёнка на студёную ночную посуду.
Ночью захныкала Солоха, Веруня прошла к печке за горшком, потрогала его за ручку – тёплая. Усадила верхом девочку, прислушалась – зажурчало, стала снимать ребёнка с горшка. Ребёнок не снимался, сидел, покрякивал недовольно, но с горшка не снимался.
Вера буквально сдёрнула с него в отчаянии Солоху, поглядела и ахнула! По диаметру горшок был обвешан Солохиной кожей, а на попе горел ярко-красный ожоговый круг! Ребёнок молчал и буквально засыпал в её руках.
«Даун!»! – сделала вывод Вера. Наутро пришёл с судна Лёва, увидел попу своей ненаглядной дочери, выслушал Веруню, но воспринял всё спокойно: низкий болевой порог, здоровая психика-всё нормально.
Ребёнок, действительно, нормально развивался, был смышлёным, даже слишком смышлёным! Но вот он сидит сейчас рядом с ней напополам разрубленный, зашитый-перешитый и торгует себе мороженое – две порции!
Боже, что теперь будет с Лёвой? Нет! Его сердце не выдержит! Как она ему предъявит такую дочь? Что скажет в своё оправдание? Он ведь в жизни ей не простит этого изуродованного лица! Господи! А Солоха! Как жить ей с этим расплывшимся по лицу носом? И опять сердце заходилось горем и тоской.
Дома Солоха подлетела к зеркалу, глянула и отшатнулась – оттуда из зазеркалья на неё смотрела страшная разбойничья рожа туземца с приплюснутым и съехавшим на сторону носом. Выйти с таким лицом на улицу не представлялось возможным.
– Мама! Перевяжи меня! – попросила Солоха. И Солоха была забинтована поперёк лица, и вот с этой повязкой пониже глаз и выше губы она отправилась
