мать или Бэллиных сестер в чулан под лестницей, заваленный всякой больничной рухлядью, где они могли хоть на десять минут с ней увидеться, да и сама по сто раз в день к ней заглядывала, утешая после болезненных поддуваний, а попросту говоря, уколов здоровенными иглами в лёгкие, и становилось легче – а вдруг поправлюсь? К тому же сестра Галина через своего наркома пищевой промышленности, у которого она тогда работала, раздобыла дефицитный американский пенициллин, и его тоже вкупе с поддуваниями начали Бэлле колоть, и кровохарканье прекратилось, и через три месяца ее выписали домой с диагнозом «туберкулёз, закрытая форма».
Нолик
И в это время приехал Нолик. Он приехал в очередной отпуск с единственной целью – повидать её. Конечно, из её скупых писем он знал и об ужасном диагнозе, и о больнице, и о том, что ей лучше, но когда он с вокзала примчался к ней домой и увидел её, худенькую, бледную, остригшую локоны, сердце у него зашлось. Женюсь, подумал он, вот за отпуск и женюсь, и сказал:
– Как Вам идёт короткая стрижка, даже лучше, чем раньше.
Она благодарно взглянула:
– Правда? Спасибо! Давайте чай пить, Вы ведь с дороги.
Они сели за стол, мать внесла чайник, нарезала хлеб, положила на тарелку две котлеты, поставила перед Ноликом:
– Ешьте, не стесняйтесь!
Он посмотрел ей в лицо. Что-то ужасно родное было в нём, что-то, что напомнило ему его мать. Он опустил голову, чтобы они не увидели его волнения, подцепил вилкой кусок котлеты, положил в рот.
– Что же это Вы без хлеба? И маслом, маслом намажьте! – мать пододвинула к нему масленку. – Что ж сухой-то есть!
Потом они долго пили чай с сухарями и разноцветным постным сахаром, и когда он опомнился, то было уже одиннадцать ночи и надо было идти домой к отцу и сообщать ему о своем решении. Он поднялся:
– Мне пора, – посмотрел на Бэллу. – Вы завтра свободны?
– Свободна, я ведь только неделю как из больницы, пока на бюллетене, – и заторопилась: – я уже не так опасна для окружающих, кашля у меня нет. Но все-таки опасность есть, если пить из моего стакана или ещё что-нибудь. – Она запнулась: я просто хочу, чтобы вы знали.
Он почему-то развеселился:
– Спасибо, теперь я знаю, что ни есть из одной тарелки, ни пить из одного стакана с вами я не могу. А поцеловать вас можно?
И, не дожидаясь ответа, подошел и, сам удивляясь своей отваге, поцеловал её, обомлевшую от такого поворота событий, сначала в одну, а потом в другую щёку.
Отец открыл дверь сразу, как только он позвонил, видно весь вечер ждал, обнял прямо на пороге, засуетился, провёл в его отдельную комнату (у них в отличии от всех соседей было две комнаты: большая отца, меньшая Нолика):
– Сейчас я тебе ужин сооружу, вот только чайник поставлю.
– Спасибо,
