Соломоновна, – Нолик перевёл дух, – я пришел сделать Бэлле предложение. Я хочу, чтобы она стала моей женой. – Мать смотрела на него, молча, и он заторопился: – Я полюбил её на всю жизнь, и я знаю, что мы будем с ней счастливы. По крайней мере, я постараюсь сделать ее счастливой, а заразиться я не боюсь, я человек здоровый, закалённый, ко мне ни одна зараза не пристаёт.
Когда вошла Бэлла, она увидела идиллическую картину семейного завтрака: мать с Ноликом ели картошку и разговаривали. Мать положила вилку и, глядя на Бэллу снизу вверх, спокойно сказала:
– Нолик уже сделал тебе предложение, а я вас уже благословила, так что тебе только остаётся сказать «да».
Свадьбу сыграли через три дня, потому что через неделю кончался Ноликин отпуск. Накануне Бэлла с Ноликом пошли на Палашовский рынок (мать осталась дома готовить), чтобы накупить всего, на что глаз ляжет и денег хватит. Рынок поражал разнообразием цветов и запахов: белоснежный творог во влажных марлевых мешочках и жёлтый варенец с красно-коричневой корочкой в гранёных стаканах (попробуйте, молодой человек, объеденье!); огромные матово-красные помидоры и маленькие зелёные, колюче-пупырчатые огурчики в корзинах (только что с грядки, девушка!); светло-коричневый репчатый лук (не поверите, сладкий, как сахар!) и жёлтая молодая картошка в мешках (рязанская рассыпчатая, лучше не найдете!); и цветы, цветы, горы цветов – пышных бордовых георгин, нежных бело-розовых флоксов, высоких с полураспустившимися влажными бутонами на крепких ножках гладиолусов – и всё это ярко играло на солнце, било в глаза, наполняло радостью. У Нолика, отвыкшего на своём Дальнем Востоке от такого земляного изобилия, даже голова в первый момент закружилась. Вывернув карманы, он покупал всё, что лежало на прилавках, около которых останавливалась Бэлла, не слушая её возражений о том, что дорого; купил ей стакан варенца и заставил, выпить; на последние деньги накупил цветов, сунул их ей в руки, и так они и поехали обратно: он, несмотря на её слабые попытки что-нибудь понести, нагруженный, как ослик, и она с цветами в руках. Мать только ахнула, увидев такое количество снеди. Сама она тоже времени даром не теряла. Вместе с двумя соседками, с которыми дружила и которые, конечно же, были приглашены на свадьбу, она залила холодец из свиных ножек и поставила его в холодный чулан, чтобы застыл; сварила фаршированную рыбу и к ней натерла хрен, смешав его со свекольным соком; поставила тесто для пирогов с капустой, картошкой и яблоками, и, найдя в мешках, которые Нолик принес с рынка, свёклу, тут же поставила ее варить для винегрета. День прошёл в счастливой суете, тем не менее, не смогшей заглушить сложного, сидящего занозой чувства, которое Нолик испытывал к отцу (обиды и жалости одновременно; обиды, что презрел его большую любовь; жалости, когда вспоминал его налитые слезами глаза) и сожаления от того, что друзья, которые стали ему за годы службы родными, не смогут приехать на свадьбу. Он, конечно же, побежал на Главпочтамт и послал им телеграмму сразу после того как Бэлла сказала «да», но что толку? Он знал, что приехать они всё равно не могут. А как бы это было здорово, если бы они все, такие красивые, сильные, в военной форме, настоящие мужчины, пошли с ним в
