переводить милости великих в цифры, то я, похоже, сильно деградировал».
«Не понимаю тебя».
Моцарт покачал головой, горькая усмешка сопровождала дальнейшие его слова:
«Дело в том, что Глюку император платил две тысячи золотых в год, а мне, передав его постоянный титул, предложили жалованье, сократив его на двенадцать сотен».
«В самом деле?»
«Что б мне провалиться. Но неважно, маленькая рыбка тоже рыба. Хоть такой кусочек твёрдого заработка для нашего хозяйства! Оно всегда было твёрдым орешком для Констанции. Война на носу, учеников всё меньше», – Моцарт махнул рукой, отчаянно схватил чашку с чёрным кофе.
Душек, сочувствуя, смотрел на друга, а тот продолжал:
«Так было всегда. Император привык, что люди раболепствуют перед ним. Я понял это, как только начал что-то соображать. Но я-то не подлиза, не льстец, не доносчик, и потому имею то, что имею. Зато, я говорю то, что думаю, и за слова свои отвечаю».
Душек спрашивает:
«А что от тебя требовали за это жалование?»
Тут Моцарт рассмеялся:
«Танцевальные пьесы для балов. Для императорских-королевских редутов я обязан приготовить столько менуэтов, немецких танцев и контрдансов, сколько потребует распорядитель балов. Вот, например, к Рождеству я должен был вынуть из рукава двенадцать менуэтов, заказали прямо в Сочельник.
Хорош был праздник. Я пока сочинял, стал даже насвистывать, Франтишек, голова чуть не упала на колени, но, видишь, выдержала. И ещё выдержит, мой милый друг! – Глаза Моцарта весело сверкали – Однако я им написал на квитанции, когда получал свои восемьсот золотых: Слишком много за то, что я делаю и слишком мало за то, что мог бы сделать. Ну и побежал с этим мужичок докладывать императору».
И снова с аппетитом выпил кофе. Продолжил:
«Эх, где то времечко, Франтишек, когда мы с Кубой шли ночью через Каменный мост к вам на Бертрамку. Я тогда разбудил старого Стейница, чтобы он сварил мне хорошего крепкого кофе, так сильно я тогда раскуражился после весёлого собрания в кабачке на Темпловой улице!» – Моцарт возбуждён, его обычно бледное лицо сейчас раскраснелось от воспоминаний о счастливых временах.
«Всё снова так и будет, Амадей! Остался бы ты у нас, парень. Я говорил тебе тогда, не уезжай, ты помнишь?» – Душек отечески положил руку на Моцартово плечо и заглянул ему прямо в глаза, ожидая ответа.
«Как не помнить! Но ведь и ты, наверно, помнишь, что я тогда ответил, помнишь?»
Душек только кивал головой.
«То же самое я скажу и теперь, Франтишек. Мои Пражане меня понимают, здесь для меня всё ясно, но я должен завоевать своё место в Вене всем интригам и трудностям наперекор».
«А зачем тогда едешь в Берлин?»
«Меня заинтересовало предложение Лихновского, какой-то отзвук детства. Весенний зов на волю,
