Может быть, случится взгляд, один лишь взгляд, как луч, как вектор, связывающий воедино человеческий души.
– А насчет того, что ты снова чуть не погиб – правда? – математик замялся, подыскивая формулировки. – Ну, в смысле, ты ничего не преувеличиваешь?
Ленский опустил глаза, в очередной раз усмехнулся собственной наивности. Да, все бессмысленно, нечего было и начинать этот разговор.
– Нет, Юра, вроде бы, ничего. – на пороге он обернулся. – Придет Слава, не смотри на него с видом Девы Марии. И сам не раскисай. Я скоро.
Встречая его, Князев вышел из-за стола, сделал несколько шагов навстречу.
– Очень рад видеть вас живым и невредимым, – рукопожатие его было энергичным, улыбка открыла белые, крепкие зубы. – Мне сразу же доложили об инциденте, и я принял все необходимые меры.
Что ж, от неприятностей никто не застрахован, в том числе, и такие счастливчики, как вы. Но, ведь, это часть вашей профессии, не так ли? – на мгновение его улыбка показалась Ленскому пастью акулы, распахнутой ему навстречу, и он невольно вздрогнул. Как ни в чем не бывало, Князев продолжал: – Впрочем, насколько я понимаю, все могло закончиться и хуже, но кое у кого нервишки оказались и вовсе не стальные, да и умственные способности – ниже среднего.
Он окинул Ленского шутливым, почти приятельским взглядом, будто приглашая его посмеяться над незадачливостью соперника.
Князев все не отпускал его руку, словно добычу, удерживая ее хваткой рукопожатия, и Ленский замер, отвечая начальнику смущенным, встревоженным молчанием.
Наконец, тот разжал пальцы, указал рукой на стул.
– Присаживайтесь, я хотел бы поговорить с вами.
Он уселся за стол, опершись локтями на темный глянец, привычно сцепил пальцы рук.
– Ну, и как там дела? – одна из птиц взлетела, описав в воздухе замысловатую петлю.
Размякшее, измотанное сознание неуклюже рванулось, на ходу настораживаясь, прикрывая смятение непонимающим взглядом. Слишком общо поставленный вопрос – прямая дорога в западню.
– Прошу прощения?
– Да, бросьте вы, ей-богу. – Князев вздохнул. – Наверняка, уже самый последний клерк в этой конторе знает, что новый начальник – деспот и самодур, и на глаза ему лучше не попадаться. Кроме того, мне объявлено что-то вроде негласного бойкота, этакого корпоративного саботажа. С одной стороны, из солидарности со скоропостижно и, наверняка, незаслуженно уволенным Иваном Петровичем, а с другой – из врожденного чувства антагонизма и детской обиды на любого выскочку.
Увы, как это не парадоксально, детские клише преследуют нас всю жизнь, с годами лишь прибавляя категоричности и нетерпимости, легко возводя в степень экзистенциальной несправедливости любое действие, не совпадающее с нашим собственным мировосприятием.
Как первое, так и второе – глупо, как в первом, так и во втором никто не признается,
