отвел глаза. Призраки отступили, растаяли, будто туман под солнцем.
– В целом – удачно, если не считать того, что снова едва не погиб. За последние трое суток это уже второй раз. – он вздохнул. – Знаешь, в последнее время я чувствую себя канатоходцем над пропастью – одно неверное движение, сбой дыхания, порыв ветерка, и – конец… – он замолчал, будто прислушиваясь к тишине, будто ожидая услышать в ней далекое эхо жалости, тепла, сочувствия.
Пространство все так же струилось мимо равнодушным светом, будто желе, колышась своей необъятной глыбой.
Журов медленно опустился в кресло.
– Ты Славку подозреваешь?
Ленский устало покачал головой. Осколки сна вновь оцарапали душу, чувство вины опять всколыхнулось тяжелой волной.
– Никого я не подозреваю… Просто хочу разобраться…
Журов снял очки, грустно взглянул на него близорукими глазами.
– И, все-таки, ты схватил версию, лежащую на поверхности. Как и все остальные… А ты не думал, что кто-то ее специально туда положил?
– Думал, Юра, думал, – Ленский говорил так же тихо, осторожно, словно хрупкие предметы, выкладывая слова на прозрачную гладь тишины. – Но, ты скажи, что мне думать, если следом, один за другим, умирают люди, и не просто статисты, а свидетели, участники эксперимента, на который я потратил полжизни. И что мне думать, если буквально на следующий день, как самую заурядную игральную фишку, кто-то ставит на кон мою жизнь?
И кругом, куда ни повернись – Слава, Слава, Слава. Даже, если бы я и хотел, все равно, не смог его не заметить. И что, скажи мне, пожалуйста, думать? Что?
– И ты его подозреваешь… – Журов качал головой, будто удивляясь чему-то, будто что-то не понимая.
Ленский вздохнул. Он чувствовал, как захлебывается где-то ручеек прекрасного, того, что так заботливо он берег в себе для этого разговора.
– Юра, опомнись. Я ни секунды не верю в виновность Славы, но все стрелки сходятся на нем, и мне чертовски хочется узнать, кто же его так виртуозно подставляет? А в случайности, Юра, я не верю. Уже давно. – он склонился над столом, приблизившись к Журову на расстояние дыхания, прямо в глаза, умные, уставшие, прошептал: – Юра, шутки кончились. На нас, на наш проект объявлена охота. Ну, хорошо, не охота, а что-то другое, я даже не знаю, как это назвать. Какая-то мутная, нездоровая возня… Я это вижу, я это чувствую…
– Что ты видишь? – Журов иронично улыбнулся. – Разве мы не в безопасности? Сидим в твоем кабинете, в самом сердце конторы…
Радужный ручеек отодвинулся, исчез вдали. Ленский сжал виски ладонями, заговорил горячо, напряженно, с каждым словом все больше и больше распаляясь.
– Я не сумасшедший, слышишь! Я тебе говорю, сегодня ночью кто-то играл со мной, играл, как кот с мышью. Кто-то неизвестный, знающий меня до мозга костей, до самой подноготной, изучивший меня вдоль и поперек, так, как я сам за всю жизнь не смог этого сделать.
Ты думаешь – я испугался. Да, Юра, я испугался, но не смерти,
