– и я повешу трубку и исчезну из твоей жизни навсегда. Но грань, Вадим, грань невозможно переступить и вернуться. Ты должен понимать, что каждое решение ведет к последствиям. Твой друг… Череп… рассказывал тебе про… – он помедлил, – девочку?
«Девочку… Он сказал – «девочку». Ведь он говорит про… Про что он говорит этот мерзкий старикан, про что же?»
Он кивнул.
– Отлично, – тотчас же отреагировал Кольцов, и Вадим испугался так сильно, что вынужден был опереться свободной рукой о столик. – И ты помнишь про общее вселенское благо, верно?
– Да… – выдохнул он.
– Так что там с «Черной книгой»? Хочешь попасть в нору, ученик?
– Да, учитель… – прошептал Вадим, ощущая, что с каждым словом на него наваливается совершенно неподъёмная ноша.
– Выбор сделан, – хихикнул Кольцов, – записывай адрес. Это… моя квартира. Не бог весть что, но, все же, своя. Я бы хотел пригласить тебя на… чай, словом. Сегодня, к восьми, ты свободен?
– Да.
– Хорошо. Ручка есть? Пиши… Это… рядом с Центральным кладбищем. Осиповское Шоссе, 12. Там скоростная, ты можешь на 146 – й маршрутке до Брюллова, потом просто переходишь через дорогу, и все. Прямо напротив кладбища, я сказал уже, да? Квартира три. Два раза постучишь, трижды позвонишь… – он помолчал немного, ожидая реакции, и расхохотался: – да шучу я, что ты как дурак там сопишь? Понял все?
– Все… понял, – заученно повторил Вадим.
– Хороший мальчик. Жду. И вот еще, Вадик. Выбор сделан, понимаешь?
– Да… спасибо, я понял.
– Очень славно… Ну, давай тогда, до встречи!
Вадим еще долго сидел так у стены, прижав трубку к уху, и слушал, слушал бесконечное низкое гудение. Мать, очутившаяся в двух шагах от него, что-то бормотала, судя по постоянно двигающимся губам, но он не мог разобрать ни слова. Она казалась ему плоской, как из картона вырезанной. Как он мог до сих пор вообще верить в то, что она его мать? Эта… эта кукла чревовещателя?
Он нашел в себе силы встать и, покачиваясь на ватных ногах, прошел мимо, толкнув ее плечом. Она зачем-то ухватилась за его локоть, но он стряхнул руку и захлопнул дверь комнаты прямо перед ее носом.
Повалился в постель и позволил угольно – черному мраку поглотить его.
Ему снились маяки.
В подъезде было темно и воняло чем-то сладковато-прелым. Остановившись перед едва угадывающейся во мраке лестницей, Вадим пошарил рукой в поисках перил, но тотчас же отдернул ее, прикоснувшись к чему-то неожиданно мягкому и влажному.
– Чертов дед! Чертов дед! – шептал он скорее для того, чтобы просто слышать что-то – звенящая тишина давила на барабанные перепонки, забиралась в ноздри, лишая возможности дышать.
Он поднялся на несколько ступеней и оказался на площадке первого этажа, едва освещенной уличным светом, падающим из окна на полпролета выше. На площадке были две двери; одна полуоткрытая висела на петлях – Вадим отвел глаза, стараясь не смотреть
