голос Кольцова из комнаты, – моя супруга и верный товарищ во всех начинаниях. Да проходи же, что ты стал столбом!
Вадим и вправду испытывал некоторое смятение. Отчасти, оттого, что ему было не по себе в этой странной, какой-то совсем нежилой, мертвой квартире. Отчасти, оттого, что он уловил заминку в речи Кольцова, когда тот представлял свою жену, так, словно старик не знал, как ее зовут. Да и откуда у него жена, спрашивается? Он никогда не упоминал…
– Проходите, вы мне мешаете! – снова тот же запах. Он посторонился, пропуская женщину, и она стремглав пронеслась в сторону уборной.
Он решил больше ни о чем не думать и вошел в гостиную – небольшую комнату, по центру которой располагался круглый стол, должно быть, приготовленный для чаепития. На столе, накрытом кружевной не очень чистой скатертью, стояло несколько чашек на блюдцах. В центре торчал дымящийся самовар (Вадим с трудом удержался от нервного смеха), подле него на большой круглой тарелке лежала горка фигурных печений.
В дальнем конце комнаты, у окна, находился старый продавленный диван. Прямо возле него кособоко притулился двустворчатый некогда полированный шкаф – из полуоткрытых дверей высовывался рукав желтой рубашки и еще какой-то не то хвост, не то галстук.
Позади стола у стены был сервант, в глубине которого угадывался набор хрустальных стаканов и какие-то безделушки. На серванте в совершеннейшем беспорядке пылились старые вазы (одна из них с заметной трещиной), какие-то фарфоровые куклы с одинаковыми глупыми рожами и прочий хлам.
Противоположная стена была совершенно пуста, не считая больших прямоугольных часов, остановившихся и пыльных. Гиря под ними почти касалась пола; цепь была вся в паутине.
В углу комнаты расположена была еще одна дверь, должно быть, ведущая в спальню.
– Ну что стоишь, садись, – буркнул Кольцов. В голосе его не было и следа былой суетливости.
Вадим сел, помешкав.
– Вы мне… не рассказывали про жену… – произнес он наконец.
Кольцов протянул руку и, наполнив одну из чашек, подал ее Вадиму.
– Курильский чай, – уходя от ответа, сказал он с едва скрываемым необъяснимым бахвальством в голосе, – его следует готовить правильно. Тогда и только тогда он приобретает нежный и совершенно неповторимый вкус. Попробуй.
Вадим отхлебнул дымящийся напиток и нашел его совершенно безвкусным. Он вежливо улыбнулся Кольцову.
Тот не ответил на улыбку, сосредоточенно прихлебывая из чашки.
За спиной Вадима раздалось булькающее рычание, и он подскочил, не сразу осознав, что звук доносится из уборной.
Через несколько секунд на пороге появилась женщина, как там ее, Ада… Он нахмурился. Имя казалось неприятным и каким-то… тревожным. Как и все, впрочем, в этой квартире.
«Чертов старик» – в очередной раз подумал он устало.
– Ну что, мальчишки! – с идиотским воодушевлением
