и чему-то смеялся с ними. Не смутило, что Андреи ходят в девятый «Д», а не «А», как утверждали. Даже когда Леша сказал ей, что на самом деле их зовут иначе, Ксюша философски пожала плечами. Она и не думала, что имена настоящие.
– Тебя на самом деле зовут не Катя, – сказал ей как-то один из Андреев. – Мне Максим сказал, что ты Ксюша…
– Ну и что? Ты тоже не Андрей, – ответила Ксюша и ушла.
На следующий день второй Андрей заметил Ксюшу в коридоре и ринулся было к ней, жестами призывая остальных Андреев следовать за ним. Но первый Андрей отмахнулся.
– А чё, больше не прикалываемся? – спросил второй.
Ксюша убежала. Знала ли она, что они не влюблены? Да, знала. Ждала ли подвоха? Да, ждала. Вот и он, радуйся.
Ксюша не радовалась.
И когда в коридоре ее поймал первый Андрей, самый красивый, высокий, худой, с обворожительной улыбкой, Ксюша забыла, что сразу же разгадала их намерения и оказалась права. Забыла, что она – королева, а они – рабы.
– Идите и попр… поприкалывайтесь над кем-нибудь другим! – выкрикнула она, оттолкнула Андрея и убежала.
Думала, что справится. Думала, что всё под контролем. Думала, что все козыри у нее. И так опозорилась, так неловко бросила этим насмешникам правду, запнулась на длинном слове, показала, что ей обидно… А ведь знала, с самого начала знала.
Еще два года Ксюша носила теткины подиумные наряды, еще два года слушала знакомые выкрики:
– Квазимодо!
– Жирная!
Ксюша почти ни с кем не общалась и за партой сидела одна, пока к ней не подсела Рита. Ксюше никто не был нужен, она грубила одноклассникам и учителям, перестала готовиться к занятиям. Только с Ритой иногда говорила подолгу, читала ей вслух свои откровенно плохие, но болезненно правдивые стихи. Рита понимала.
На школьные дискотеки Ксюша исправно ходила, хотя каждый раз подпирала стенку. Она и сама не знала, чего ждет. Или знала? Одноклассник Юра, потанцевав со всеми красивыми девочками несколько раз, обязательно приглашал учительницу. И Ксюшу. Каждый год она неуклюже топталась с Юрой под «Never Dance Again», надеясь, что от нее не воняет, что на черной «дискотечной» блузке нет перхоти, что она не наступит Юре на ногу. Ксюша ходила на дискотеку из-за Юры. И из-за мамы. То ли ради сохранения иллюзии своей нормальности, то ли в качестве протеста. Ксюша не была уверена, как мама относится к дискотекам. Но она точно знала, что не может перестать их посещать, это было бы концом.
Летом перед одиннадцатым классом Ксюша перестала есть и начала влезать в мамины клеши, найденные в шкафу. Настоящие, советские. Но ведь клеши, а это – главное. Ксюша стала причесываться чуть иначе, на косой пробор, и кудри ее впервые за несколько лет легли красиво. Бабушка связала ей красный ажурный свитер, подчеркивающий талию. Ксюша начала улыбаться. Тоже впервые за несколько лет.
Она давно уже никому не давала списывать. Кроме Риты и Юры, конечно. Они видели
