глаз.
В классе в ожидании маэстро уныло и нехотя разминались воспитанницы. Матильде стало так тошно, хоть в петлю лезь. Хотелось раз и навсегда покончить со всем этим и выйти из опостылевших монастырских стен. Забыть некогда так любимые ею полукруглые окна, теперь казавшиеся тюремными в незримых железных прутьях. И удаляющиеся шаги инспектрисы в коридоре – как топот солдатских сапог охранника каземата.
Прижав небритой щекой деку скрипки, Иогансон, казалось, совершенно забыл про себя и своих учениц, которые ехидно поглядывали на маэстро. Видимо, старца нынче посетило вдохновение. Унесло в мир дивных грез. С ним такое бывает. Правда, следует соблюдать осторожность, ибо коварный маэстро может и сделать вид, что ничего не замечает. Похоже, именно так и случилось на этот раз. Иогансон, неожиданно прекратив играть, зло оглядел всех, затем отпустил несколько едких замечаний, столь точных и язвительных, что в классе все быстренько притихли. Маэстро двинулся вдоль шеренги тяжело дышащих учениц, продолжая ястребиным взором оглядывать весь класс, и вместо слов больно шлепал костлявой рукой по тому месту, которое его особенно раздражало…
Показав очередное движение, Иогансон не поддержал его своей певучей скрипкой, а стал хлестко отбивать сухой ладошкой счет. Матильда, сжав до боли челюсти, уже хрипела от усталости. В глазах потемнело. Не выдержав, повисла на поручнях, бессильно уронив голову.
– Кшесинская, попрошу на середину зала!
Матильда вышла на середину. Повисла зловещая тишина. Маэстро принялся костлявыми пальцами разворачивать Матильде спину с такой силой, что, казалось, хрустнула ключица. Невольно вскрикнула. Ее боль тут же вызвала радостный беспощадный смех соучениц. Затем пришлось повторить по нескольку раз сложнейшие комбинации, предлагаемые учителем, и если случалась малейшая ошибка, Иогансон капризно топал ногами и бросался на вконец взмокшую Матильду чуть ли не с кулаками. Подруги, обычно жестокосердные, вскоре перестали ухмыляться, теперь уже по-детски испуганно наблюдая за жестокой экзекуцией. Матильда украдкой стряхивала набухающую соленую капельку с кончика носа и, кусая губы, со слезами на глазах превозмогала боль в пальцах ног. Едва затянувшиеся ссадины теперь кровоточили, на измочаленных пуантах расплывались бурые пятна.
– Кровь! – испуганно прошептала одна из товарок.
– Подумаешь, у меня аж до костей. Показать?
– Благодарствую, – поджала губки. – Живодерня… За что эти муки адовы? За какие наши грехи?
В классе стало шумно. Если вначале девочки злорадствовали (Матильду соученицы не любили), теперь им стало ее жалко. И более всего – себя. На красивом точеном личике Матильды не было кровинки. Тяжело дыша, она кусала побелевшие губы.
– Надеюсь, вам запомнится наш нынешний урок, – задыхаясь, проговорил смертельно усталый Иогансон.
– Да. Это было так прекрасно, – ослепительно улыбнулась Матильда. Сделала несколько шагов. В глазах поплыли темные круги. Ее тошнило.
Урок кончился. Матильда торопилась в театр.
