Морковка.
– Красота…
Мы стояли и смотрели, как воспалённо-красный лик солнца катится к краю неба, блестит нежным зеркалом гладкая поверхность озера, как вызывающе стройны корабельные сосны невдалеке и как величественно выглядят на их фоне старые гранитные валуны в неровных родинках лишайника.
Мы стояли на вершине песчаного холма, и целый мир простирался перед нами. И в этом мире можно было совершить всё. Добиться исполнения всех желаний, выбрать самого достойного любимого, лучшую из всех профессий, вырастить красивых и талантливых детей, надеть самые модные платья… Этот мир был длиною в нашу ещё не прожитую жизнь.
Мир, простирающийся перед нами, был полон надежд.
Мы молчали и впитывали в себя этот тихий белый июньский вечер.
– Айда вниз! – крикнула Морковка и первая понеслась по обрыву, хохоча и падая, катясь кубарем по мягким песчаным бокам карьера. Мы бежали вниз, крича, смеясь и падая с головокружительной высоты.
– Э-ге-гей! – кричала я, запрокинув голову так, что надо мной повисал весь голубой свод неба.
– Э-ге-ге-гей!!! – отвечало мне эхо, многократно усиленное и разноголосое.
– Мир прекрасен! – продолжала я.
– Мы будем счастливы!!! – вторила Морковка.
– Мир пре-кра-сен! – поддакивало эхо. – Вы будете сча-стли-вы-ы-ы!..
Затем мы, обнявшись, шли по шоссе, и молодые шофёры подмигивали нам со своих высоких сидений, предлагая подвезти. Мы улыбались, отрицательно качали головами и шли дальше.
С краю дороги показалось большое деревянное здание. Мы подошли поближе и сглотнули слюну – здание умопомрачительно пахло молоком. Рядом с нами притормозил грузовик с цистерной, из его кабины выскочил высокий и крепкий мужчина с чёрными усами. Он постучал в окно.
– Мария, открывай!
Из окошка выглянуло румяное лицо женщины:
– Сейчас, сейчас, только молока отолью.
Женщина вышла и вынесла черноусому большую алюминиевую кружку с молоком.
– Парное, – сказала она. – Только после вечерней дойки. Пей.
Мы с Морковкой переглянулись и опять сглотнули слюну.
Мужчина, не торопясь, достал из-за пазухи холщовый свёрток, развернул его, достал аккуратно нарезанный хлеб, яйцо, сваренное вкрутую, и кусок розовой колбасы. Хлебнув из кружки, он положил кусок розовой колбасы на хлеб, почистил яйцо и стал есть.
Смотреть на всё это стало выше наших сил. Рот был полон слюной, в животе предательски урчало, и есть хотелось так, как будто нас с Морковкой выпустили с голодного острова, где держали на одной воде не меньше месяца. Первой не выдержала Морковка.
– Ты как хочешь, а я пойду, попрошу.
– Неудобно, – я постаралась отвести глаза от куска колбасы, лежавшего на хлебе.
Морковка крупными шагами направилась к мужчине.
– Извините, – сказала она. – Но мы не ели с утра. Мы из лагеря.
Мужчина
