голос Матери, указывавшей на склон справа от нас. – Вот он!
«Якорь» одиноко возвышался среди бурьяна и известковых глыб на покатом склоне, начинавшем свой подъем на берегу моря за милю отсюда и продолжавшемся до крутых холмов позади дома, где лесной покров из ясеней, тисов и дубов, именуемый Браунслэш Вуд, простирался вниз от вершины холма до болот соседней долины.
Своей выпуклой крышей дом напоминал корабль, выброшенный штормом далеко на сушу. Огромная вьющаяся глициния была его снастями. Крошащаяся труба – его «вороньим гнездом»[3].
Раньше это был дом набивщика чучел, который отошел от дел и поселился здесь со своей третьей женой в конце 50-х годов. Женщина умерла через год после того, как они въехали сюда, да и сам он прожил здесь не намного дольше, оставив дом в наследство своему сыну, банкиру, проживавшему в Гонконге. Продать эту недвижимость сын не смог и стал сдавать внаем, и, насколько мне известно, мы были единственными постояльцами, кто когда-либо останавливался в «Якоре».
Мы поднимались дальше по дороге, и я повернул голову Хэнни в сторону крупной глыбы известняка с левой стороны. Мы когда-то окрестили его «Танк». Ну, или, во всяком случае, я так его называл. Когда Мать не следила за нами, мы бросали в него камешки – это были гранаты. Пускали ракеты-палки под гусеницы. Ползли на животе по траве, чтобы бросить гранату в покрытое шрамами лицо обер-лейтенанта, как в комиксах «Коммандо» делали рядовые солдаты.
Интересно, помнил ли Хэнни что-нибудь об этом? Он, как-никак, помнил берег, и мы всегда продолжали наши игры с того места, на котором остановились, когда уезжали, причем совершенно неважно, как давно это было. Возможно, когда мы спустимся к берегу, брат снова захочет играть в войну. Ему это никогда не надоедало, хотя я понятия не имел, что это для него означало. То есть у него не могло быть никакого понимания смысла войны, или смелости, или самопожертвования. Я думаю, дело просто в возбуждении от игры. Мы штурмовали дюны с деревянными пулеметами – и побеждали, всегда побеждали.
Подъехав к «Якорю», мы увидели припаркованный на газоне «лендровер». Он был помятый, грязный, на дверцах белой краской были грубо намалеваны кресты. На таком, наверно, переправляли людей через Сомму.
– А, он здесь, – сказала миссис Белдербосс, глядя в окно. – Все такой же, как и всегда.
– Кто? – спросила мисс Банс, вытянув шею, чтобы лучше видеть со своего места.
– Клемент, – ответила миссис Белдербосс.
Мисс Банс разглядывала крупного человека, который стоял у входа. Рядом с ним была женщина раза в два его меньше. На лице мисс Банс отразилось беспокойство, которое не осталось незамеченным миссис Белдербосс.
– О, он вас не побеспокоит, – сказала она. – Он просто немножко… ну, вы понимаете. Улыбнитесь ему, это поможет.
– А кто эта дама?
Миссис Белдербосс повернулась к мисс Банс:
– Это его мать.
«Воронье гнездо»
