снежной пыли гасила шумы, и поезд летел по бесстыковым рельсам, убаюкивая легким покачиванием.
Вадим то засыпал, то вздрагивал от приходящих на телефон сообщений, когда состав вновь входил в зоны покрытия мобильной связи. Это не ЕЕ номер пытался дозвониться, нет. Она молчала. Вадим отключил мобильник, надеясь поспать, – ведь полночи до утра придется провести на вокзале. Если бы его машина была на фирме, то с вокзала на такси и в теплый спальник родного колесного дома. Но напарник только ушел на Швецию. «Напрошусь на подмену, – подумал, – куда угодно».
Изнурял и тревожил озноб. «Не хватало заболеть», – обреченно подумал. С ним уже случалось такое в рейсах. Однажды ангина загнала температуру под 40, но ночевать на трассе Е95 от Пскова до белорусской границы было негде. И Вадим гнал по пустынной ночной дороге, проклиная себя, что не остался после выгрузки на ночь в Питере.
Стоянка дальнобойщиков «Шушары», хоть и была на засыпаемом городским мусором болоте по колено в грязи, но все же охранялась как-никак. В «лихие девяностые» это было немаловажно. Но так хотелось домой! Он простоял почти десять дней на растаможке в промозгло-сыром зимнем Санкт-Петербурге, еще недавно звавшимся Ленинградом, а для дальнобойщиков – Питером во все времена.
Температура отключала сознание, а может это засыпал Вадим, но гнал и гнал недовольно ворчащий «МАЗ» педалью акселератора, уменьшая цифры на верстовых столбах. А с Питера, забеливая задние габаритные огни, неотвратимо догоняла метель, норовя спрятать белую линию осевой – ориентир жизни для одинокого ночного дальнобойщика…
Глава 21
Еще неделю провалялся Вадим в полковой санчасти, вживаясь в новую для него роль – «годного к нестроевой». С принятием своего нового важного решения вернулось душевное равновесие, а письмо Люды укрепило в уверенности. Как хорошо, что он не прочитал его сразу. Было чем приглушить боль и горечь от страшной вести. Люда писала письмо, еще не зная о смерти бабушки, и в нем было много нежности. А, может, и не так много, но, главное, что Вадим находил эту нежность и любовь в строчках, написанных родным почерком. Живя иллюзиями, можно быть счастливым, однако!
Каждое утро больные спускались на первый этаж для принятия лекарств. Вадим надевал на лицо маску «сердечника», но так, чтобы не переборщить. Послушно бросал в рот горсть таблеток и выпивал какие-то капли. Таблетки почти всегда получалось выплюнуть в ладонь или в стакан, запивая. Ничего особенного в самочувствии он не замечал, но врачи, прослушивая его грудную клетку, как-то уверенностью не светились. И Вадим «поднажал». Однажды перед сном пожаловался дежурному фельдшеру на колики в груди. Тот прослушал грудь и спину, смерил давление, и ему тоже что-то не понравилось. «Может, и вправду там что-то серьезное?» – засаднила занозой мысль, и таблетки, что дал фельдшер, уже проглотил Вадим на всякий случай.
Спал плохо. «А вдруг комиссуют вообще?» К такому повороту он был не готов. Не возьмут в армию – позор! Комиссуют – еще больший! Он еще совсем мало
