ее будут ждать в полночь, у старого, каменного моста, где в прошлом веке стоял охотничий дом де ла Марков.
– Человек из Сопротивления… – добавил доктор, – он вас узнает, не беспокойтесь… – Лануа замялся, – он здешний. Видел вас, до войны… – тихой, звездной ночью, уложив детей, она выскользнула из больницы через черный ход. Элиза пробралась задворками поселка к восточной дороге, ведущей на холм, к развалинам замка, и оттуда, в горы. Она почти бежала, оглядываясь на тусклые огни Мон-Сен-Мартена, на мощные прожекторы, освещающие терриконы шахт. Работа шла в три смены. По городку развесили плакаты о стратегической важности предприятия. Рейху требовались уголь и сталь. Поднимаясь наверх, Элиза вглядывалась в далекие очертания сталелитейного завода, на берегу Мааса. При жизни отца рабочих на завод возили за счет компании, на темно-красных автобусах, с черной полосой и головой вепря. Малышкой Элиза всегда хотела покататься на таком:
– Мы с Виллемом один раз пробрались туда… – она остановилась на гребне холма, – когда я еще в обитель не уехала… – рабочие шутили с ними, угощая шоколадом. Элизе дали посидеть на месте водителя.
Комендант Барбье реквизировал все автобусы компании. Рейх не мог себе позволить тратить бензин впустую. Рабочие ходили пешком, от поселка до завода было больше трех километров. Элиза прищурилась, от яркого света прожекторов концентрационного лагеря. Она не хотела смотреть на плац, за развалинами стен замка. Женщина перекрестилась, услышав лай собак:
– Господи, пожалуйста, помоги несчастным, дай им вернуться к семьям. Пусть безумие прекратится… – доктор Лануа поделился с ней слухами. Говорили, что с началом русской кампании, евреев из лагеря уберут, и наполнят бараки военнопленными.
Лануа, мрачно, заметил:
– Барбье считает, что они более выносливы. Сейчас в лагере три тысячи человек, из Бельгии, Франции, Голландии, но каждую неделю умирает пять десятков, а, то и больше… – Элиза подняла глаза:
– А что станет с евреями, доктор Лануа?
Ничего не ответив, врач указал на восток. Элиза не хотела думать о бывшем муже, как она, про себя, называла Давида:
– Я с ним разведусь, – твердо сказала себе женщина, – если он выживет, если вернется. Он убил моего отца и мать. Я не могу жить с подобным человеком. И после такого, он меня еще… – Элизу затошнило.
Она, с облегчением, дошла до узкой, порожистой реки Амель. Дул ветерок, пахло свежей водой, Элиза вдохнула аромат влажного мха, росшего на уступах серых камней:
– Мы здесь рыбу ловили, с Виллемом и кузеном Мишелем. Господи, пять лет назад, а, кажется, так давно. Пусть они с Лаурой будут счастливы, пусть доживут до конца войны. И я буду счастлива, – твердо сказала себе Элиза. Она вздрогнула, услышав шаги. Смутно знакомый голос, вежливо, поздоровался: «Добрый вечер, мадам Кардозо».
Элиза ожидала увидеть
