сковородку:
– Все потом… – Элиза закрыла глаза, оказавшись на кухонном столе:
– Я и не знала, что так можно. Тогда, в первый раз, я боялась, что он останется недовольным… – муж всегда выговаривал ей, если, приезжая из путешествия, заставал Элизу, как он выражался, неухоженной:
– Женщина обязана быть привлекательной для мужа, – наставительно говорил профессор Кардозо, – я много раз указывал на то, что мне нравится… – когда Элиза, робко, попыталась что-то сказать, Гольдберг удивился:
– Я тебя люблю… – он обнимал Элизу, – как мне может что-то не нравиться? Я вообще о таком не думаю, а думаю о том, чтобы тебе стало хорошо… – блузка соскользнула с плеч. Элиза закусила губу:
– Иди, иди ко мне, милый… – за окном почти стемнело.
Эмиль подогрел ей тосты, сварил кофе, и взбил молоко, в пышную пену. Он всегда уходил раньше. Оставаться на квартире, во время сеанса связи, было непредусмотрительно. После передачи Элиза убирала рацию под половицы, и уезжала в Мон-Сен-Мартен, последним дизелем.
Эмиль поцеловал ее:
– У тебя молоко на носу. Ешь, пожалуйста, не подсовывай мне гренки. Я хорошо питаюсь… – Элиза, все равно, положила в его портфель пакет с блинами. Женщина улыбнулась:
– Великий пост той неделей начинается. Я детям хворост сделаю, оладьи, с шоколадным соусом… – она кивнула на чашку:
– Я помню такой кофе, с довоенных времен, когда мы в Италию ездили… – удерживая ее на коленях, Гольдберг отпил из чашки:
– Когда Гитлера и Муссолини вздернут на одной виселице, – весело сообщил Эмиль, – мы с тобой навестим Италию. С тобой и детьми. Будешь бегать по церквям, а я собираюсь пить капучино, на солнышке, и кормить детей мороженым, на завтрак, обед и ужин… – они не обсуждали, что случится после войны. Элиза не упоминала на исповеди, что видится с Эмилем. Священник понятия не имел, кто отец ее ребенка. Даже в Мон-Сен-Мартене надо было соблюдать осторожность:
– Потом разберемся, – Гольдберг вдыхал запах лаванды, – сходим в мэрию, поженимся. В первый день после войны, обещаю. Все устроится… – он хмыкнул:
– Великий пост, моя милая, лучшее время для паломничества в базилику святой Терезы, в Лизье. Собирайтесь. Пусть пока кто-нибудь из поселка твое место займет. В следующую субботу отправишь радиограмму в Лондон, они предупредят Маляра… – Элиза вздохнула, но спорить не стала:
– Эстер бы с ним согласилась… – она одевалась, в маленькой ванной, – мальчикам в Лондоне безопаснее. Маргарите тоже, и новому малышу… – Элиза замерла: «Интересно, сын или дочка родится?». Она поймала себя на улыбке:
– Эмиль хочет много детей. После войны останемся в Мон-Сен-Мартене. Виллем обрадуется, что я по любви замуж вышла. Отстроим замок, Виллем будет служить, в церкви, Эмиль к практике вернется… – стоя на площадке, она, как обычно, перекрестила Гольдберга. Элиза делала это украдкой, хотя Эмиль, много раз, говорил ей:
