ними в белоснежном пространстве виднелись черные движущиеся точки. Наконец, очертания послов стали резче, и бояре увидели странно одетых людей. На головах у них были шляпы диковинного покроя с перьями. На плечах – бархатные плащи, на ногах – высокие сапоги со шпорами в виде звездочек. Таких сапог никто не носил в Московском государстве.
Приехавшие любезно улыбались боярам, а те исподлобья, с любопытством разглядывали гостей. Толмач переводил приветственные слова.
Двинулись в город. Застучали копыта лошадей по бревенчатому мосту. Послов повсюду встречали любопытные взгляды москвичей, которым казался странным и наряд послов, и их шпаги. Со всех сторон неслись шутки, остроты, прибаутки.
Все поражало послов в Москве: и дома, и церкви, и колокольный звон с утра до вечера. Глава посольства Джузеппе Маджи целые дни проводил с Годуновым, в котором нашел острый и глубокий ум, тонкое понимание политики. Маджи был в восторге и от Федора Ивановича, но как истый дипломат чувствовал, что все государственные дела лежат на Годунове.
Иногда по вечерам в царские покои приглашали венецианцев. Играл на гуслях какой-нибудь древний старик, пели слепцы. Маджи рассказывал о далекой Венеции. Толмач переводил его слова царю, Годунову и приближенным боярам. Меджи говорил о своей родине, о красивых мраморных дворцах, о соборе Святого Марка, о бирюзовом нежном небе Венеции, которое смотрится в волны лагун и отражается в зеркале каналов. Описывал своих ученых, народных героев, и слушатели задумывались. Им грезилась страна, о которой рассказывал этот черноглазый венецианец, она им казалась нежной и прекрасной, как весеннее утро.
Несколько вечеров подряд у царя не было собраний. Когда же вновь собрались, Маджи отсутствовал. Годунов сказал, что посол занемог и его больного увозят домой. Так прошло первое посольство непонятных людей с далекого берега Адриатического моря.
При царе Михаиле Федоровиче Москву посетили немецкие послы.
Еще с вечера стало известно, что иноземные гости остановились в семи верстах от города и ждут почетной встречи. Разоделись москвичи, как на праздник, – цветные кафтаны и шапки с меховой опушкой на мужчинах, пестрые расшитые телогреи и кокошники на женщинах. А яркое солнечное утро придает еще больше блеска и веселья шумной толпе, отовсюду слышатся смех, шутки и говор. В окнах богатых домов видны женские лица, это жены и дочери бояр и именитых людей московских. Им тоже хочется посмотреть на редкое зрелище, да неприлично знатной женщине выйти в народ, на улицу – искони не положено подобное в Московском государстве.
– Едут, едут! – послышалось вдруг, и толпа разом двинулась в сторону ближе к дороге. Но там уже по обе стороны цепью стоят стрельцы, сдерживая напор любопытных. Поезд приближается. Впереди верхом на прекрасной белой лошади из царской конюшни едет главный посол, человек лет пятидесяти со спокойным и величественным выражением лица. Видно, немалую должность занимает он у своего государя – так велика его свита, так богаты платье и вооружение. Рядом его товарищ, совсем еще
