совсем тихо сказала Мари.
– Ну вот, – с легкой обидой в голосе сказал Мишель. – Ты же не безумная, в конце концов…
– Не знаю, – повторила Мари.
– Сядь сюда, ко мне, – Мишель положил ладонь на простынь. – Не бойся, я ведь обещал тебе, еще тогда.
Мари послушалась, присела на краешек лавки. Опять она замкнулась в себе, будто улитка в раковине, подумал Мишель, опять придется вытягивать из нее по слову… Не хочет она довериться мне.
– Ты что-нибудь знаешь о своем отце? – спросил он, не надеясь получить ответ (разве что в каком-нибудь увлекательном сне), но Мари неожиданно начала рассказывать:
– Мама никогда не говорила мне о нем, даже когда я настойчиво выпытывала. Тогда я придумывала о нем разные истории, одну необыкновеннее другой. Я всегда чувствовала себя отличной от других детей, иногда в чем-то ущербной, иногда – наоборот, одаренной, и потому мне хотелось думать, будто мой отец был благородным, ведь так часто бывает, когда отец неизвестен. Как-то раз я рассказала маме одну из своих сказок о нем – про прекрасного рыцаря, отправившегося в Святую Землю и погибшего там в схватке с сарацинами, и она глубоко задумалась, весь вечер почти не говорила со мной, а ночью я слышала, как она тихо плачет. Однажды, уже после ее исчезновения, я нашла несколько досок с вырезанными на ней рисунками…
– Да, я видел, – Мишель вспомнил две длинные доски, висевшие над камином. На черненой поверхности тонким резаком были выведены белые рисунки: на одной доске – черноволосый рыцарь по пояс, со шлемом в руке, а на другой – могильный холм с покосившимся крестом, а над могилой склонилась женщина… Поначалу сюжеты показались странными, но теперь угадывалась связь. К тому же, у девушки были длинные белые волосы.
– Есть еще, если вы не против, я покажу, – сказала Мари и, не дожидаясь ответа, вышла. Минуту спустя она вернулась, держа в руках несколько маленьких, размером с ладонь, досочек. Мишель долго рассматривал картинки, по сюжетам повторявшие те, что висели на стене: все тот же статный рыцарь и та же могила. Разве что позы и одеяния персонажей менялись, а на одном из резных рисунков Мишель без труда узнал лицо женщины, виденное во сне. Несколько рисунков были незакончены – вырезаны только лица, одежды намечены глубокими линиями. Лишь на одной доске была изображена олениха с детенышем, и отдаленный силуэт оленя с ветвистыми рогами, плавно сливавшимися с узорчатой листвой деревьев.
– Выходит, ты угадала? – возвращая картины Мари, спросил Мишель.
– Наверно, – сказала Мари. – А, может быть, и нет.
– Я думаю, угадала, – решительно произнес Мишель. – Я ведь тоже подумал, что ты не простая крестьянка. Говоришь ты умно, красивая – многие благородные дамы бы от зависти умерли, пощечину вот мне залепила.
– И еще залеплю, если захочу, – лукаво усмехнулась Мари. – Что ж, теперь
