как жжет! – хлебнул из поднесенного стаканчика Баррутиа и часто с непривычки стал глотать слюну. – Походит на неразбавленный французский коньяк.
– Цветы, чтобы занюхать? – опустошив стакан, спросил Альбо.
– Они – символ мира и добрых помыслов, – пояснил мавр.
– Крепкий настой, – поперхнулся Жуан, – наше вино лучше.
– Как оно называется? – выведывал Пигафетта, собираясь испробовать вкус подарка.
– Арака, – четко произнес мавр, отказываясь от протянутого слугою стаканчика.
– Арака, – довольно закивали головами посланники Сирипады. – Арака! – и они причмокнули губами.
Меж тем кое-кто из моряков успел отведать по второму стаканчику.
– Посмотри, Антонио, она совсем не имеет цвета, прозрачна, как вода! – восхищался повеселевший писарь. – Внутри тела тепло и приятно.
– Надо больше выменять рисовой водки, она спасет от недугов, – кто-то советовал капитану.
– Налейте мне еще! – просил другой.
Опьяневшие офицеры забыли о важности момента, шумно обсуждали достоинства напитка. Довольные ходом переговоров послы сидели вперемешку с ними на ковре, размахивали руками, лезли обниматься. Каждый требовал у толмача перевести своему соседу слова восхищения нахлынувшей любви.
Матросы и солдаты с завистью глядела на офицеров. Маленький Хуан Карвальо пытался прошмыгнуть мимо стражников, охранявших лестницу с палубы на корму. Рядовым членам экспедиции достались только фрукты да опалявший небо бетель. Они подражали гостям, жевали его, плевали за борт красную слюну. То не кровь сочилась из десен, – сок острой приправы жег язык, раздражал горло.
– На ваших судах много рабов? – поинтересовался тучный посол с серебристой курчавой бородкой, спускавшейся на белое шелковое платье.
Он лениво поднял руку и жирным коротким пальцем, украшенным грубым массивным золотым перстнем, указал в сторону мальчика, уговаривавшего солдата пропустить его к отцу.
– В нашей стране нет рабства среди христиан, – гордо произнес Карвальо, сидевший рядом с ним. Он захмелел и спустился с трона на ковер. – Мы все свободны.
– Он тоже? – мавр разглядывал полуголого, как гребцы в пироге, Хуана.
– Это мой сын. – Жуан расплылся в улыбке и сделал знак Эрнандесу пропустить подростка к островитянам.
– Ваш сын? – изумился старик.
– Да, – с досадой сказал португалец, только сейчас заметив, что парнишка не переоделся и приближается к ним в стареньких рваных штанишках. – Я сделал его юнгой, велел выполнять самую грязную работу, – Жуан попытался оправдать неопрятный вид сына.
– За что? – пожалел мальчика старейшина.
– У нас принято детям вельмож начинать службу простыми матросами, – соврал Жуан.
– У него огрубеет ум, он не научится повелевать, – заметил посол. Юнга звонко пересчитал босыми пятками
