на лице разгладились, но оно не стало моложе, казалось окаменевшим.
– Сейчас бы спросить Сан-Мартина… – загрустил Пигафетта. – Звезды часто говорили ему правду.
– Он обещал пережить Барбосу, – не открывая глаз, возразил штурман.
– Упокой души их, Господи! – вздохнул францисканец. – Никто не ведает своего конца, «доколе не порвалась серебряная цепочка, не разорвалась золотая повязка, не разбился кувшин у источника, не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он был; а дух улетит к Богу, давшему его» (Еккл. 12, 6–7).
– Андрее чувствовал смерть, – вспомнил итальянец. – Что-то угнетало его, но он не придал этому значения.
– Напрасно… – Альбо шумно втянул тонкими ноздрями воздух. – С берега потянуло теплом, – заметил кормчий, – с каждым днем приближается сезон дождей. Не застрять бы в гавани до следующего года!
– Неужели корабли так сильно прохудились? – удивился летописец.
– Не дотянут до Испании. Хорошо бы найти бухту, где никто бы не мешал заниматься делами.
– Чем плох этот залив? – не понял Пигафетта. – Почему мы напрасно теряем дни?
– Спроси Жуана! – посоветовал Альбо. – Он сейчас в каюте занят «делом».
Священник пропел вполголоса:
«Мертвые мухи портят, делают зловонной благовонную масть
мироварника;
То же совершает небольшая глупость уважаемого человека с его
мудростью и честью».
– Верно, – согласился приятель. – Почему ты тихо говоришь о нем?
– Екклесиаст учил: «Даже в мыслях не злословь царя, не клейми богатого в спальной комнате; птица небесная может перенести слово, пересказать твою речь».
– Раньше я не замечал за тобой трусости, – упрекнул Пигафетта друга, – а теперь ты боишься, что нас подслушают.
– Сеньор Магеллан был другим человеком. На месте Карвальо он бы не послал на берег Эспиносу вместе с Элькано. Каравелла могла лишиться капитана и главного кормчего.
– Святой отец прав, – поддержал монаха Альбо. – Мне тоже это не понравилось. Они нарушили королевские инструкции: нельзя оставлять корабли без старших офицеров.
– Жуан все просчитал – его устраивала любая судьба посольства. Мир с маврами или гибель соперников были одинаково желанны, – решил Антонио.
– Напрасно ты наговариваешь на него, – Пигафетта заступился за капитана. – У Карвальо есть много недостатков, но винить его в коварстве и жестокости нельзя.
– Я высказал предположение, – не захотел спорить монах. – Дай Бог, чтобы я ошибся!
Друзья замолчали.
Альбо сидел неподвижно, вдыхал принесенные бризом запахи леса. Его косматая голова уперлась в бушприт, нос вздернулся к небу, веки отяжелели. Он засыпал.
– Когда у тебя следующая вахта? – спросил кормчего Пигафетта.
– Не знаю, – пробормотал тот, сползая ниже и устраиваясь удобнее. – Какие здесь вахты? Все перемешалось.
– «От лености обвиснет
