почти шесть футов, с массивными плечами, огромной головой и длиннющими усами.
– О, – непроизвольно вырвалось у Корсана, и он тут же нащупал револьвер.
– О, – как эхо, отозвался великан, приблизился к американцу и поглядел на него сверху вниз, после чего, видимо, довольный осмотром, принялся громко хохотать, разевая широкий, почти до ушей, рот.
– Клянусь Бахусом! – воскликнул Корсан. – Однако ты храбр, Геркулес, коли смеешься мне в глаза, но предупреждаю: если ты вор, то не получишь от меня ни одного сапека[15]. – Поскольку великан продолжал хохотать, американец почувствовал, что внутри у него все закипает: – Что смешного ты увидал на моем лице, китайская твоя рожа?
– Ты иностранец, – бесстрастно проговорил великан.
– А! Какое открытие! Ты все знаешь. Тем лучше. Давай: кругом – марш! – крикнул Джеймс и вынул револьвер.
Гигант оказался понятливым, повернулся и побежал по узкому переулку. Корсан перезарядил револьвер и ускорил шаг, внимательно глядя по сторонам, по временам останавливаясь и чутко прислушиваясь. Так прошел он семь или восемь улиц, сопровождаемый стаей собак, неистово лаявших ему вслед, и добрался до обширной площади, где снова остановился, услыхав поблизости бряцание и глухие удары.
– Река, – догадался он. – Слава богу!
Он прибавил ходу и скоро достиг берега Сицзяна, заставленного лодками и барками и освещенного большими фонарями из промасленной бумаги, висевшими на деревьях. Река, яростно катившая свои волны, ревела и стонала, разбиваясь о суденышки и поминутно сталкивая их одно с другим. Поняв, что он находится на самом конце мола, Корсан стал всматриваться в темноту и наконец заметил джонку, привязанную к столбу. Он взошел на нее и поднял тент – джонка была пуста.
– Куда девались эти собаки гребцы? – пробормотал он гневно. – Положение, однако, хуже не придумаешь! Что теперь делать? Ничего, наберемся терпения.
Американец развалился на циновке, набил трубку, закурил и расслабился, почти позабыв о своих спутниках, дожидавшихся его в гостинице с мучительным нетерпением. Некоторое время Корсан бодрствовал, но потом, убаюканный течением, сомкнул веки и крепко заснул. Его разбудили шум и крики на берегу – видимо, китайцы-лодочники начали свой трудовой день.
– Отлично. – Американец лениво потянулся, закуривая трубку. – Город пробуждается, значит, и наши гребцы скоро проснутся.
Солнце быстро вставало, золотя вершины гор, крыши, террасы, храмы, дома, хижины и плантации. Из-под каждого навеса и каждой циновки, покрывавшей лодки, украдкой выглядывало бронзовое лицо лодочника, наблюдавшего за погодой, в каждом окне показывались бритая и желтая, как спелая дыня, голова, расплющенный нос и пара опущенных книзу усов. Отовсюду слышались смех, веселые восклицания, монотонные ритурнели, плеск весел, скрип блоков, визг поднимаемых флюгарок[16]. Некоторые лодочники вычерпывали воду, другие сталкивали свои суденышки в реку, тянули такелаж, поднимали парус, вытаскивали якорь.
Сапек – разменная денежная единица европейских колоний и протекторатов, входивших в состав Индокитайского союза и протектората Тонкин.
Флюгарка – флажок с эмблемой установленного рисунка и определенной расцветки, присваиваемой кораблю.
