когда услышала его голос:
– Я слишком стар для тебя.
– Господи, Лео! – простонала я. – Всего-то десять лет разницы. В прошлом для нас это не было проблемой.
– Что у нас может быть общего? Как мы вообще снова встретились? – он оттолкнул от себя пустую баночку из-под яблочного пюре и нахмурился. – У меня никогда не было даже желания жениться.
Я тихо рассмеялась. Я помнила его обеспокоенность насчет того, сможет ли брак совмещаться с его работой. Как впоследствии оказалось, эти опасения были не напрасны.
Брови Лео удивленно поползли вверх.
– Я знаю, что ты не хотел брака, – сказала я, – но со временем ты передумал, сделал предложение, и мы поженились.
– И почему? Почему я передумал? – нетерпеливо произнес Лео.
Моя улыбка сникла. Я видела, насколько быстро он устал. Мысленно я отметила, что должна спросить у Крейга Уокера, насколько мне следует ограждать Лео от потрясений. Если я собираюсь поддерживать мужа в состоянии относительного спокойствия, мне придется забыть о своей работе. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я соскользнула с койки и уселась на стуле подле мужа. У Лео нет иного выхода, только смириться. Кроме меня, в Риме у него никого нет. И больше никого не будет, никто к нему не прилетит. Я до сих пор понятия не имею, когда мы сможем отсюда улететь или что ожидает Лео в Сиднее.
Первое, что мне нужно сделать, – убедить мужа в том, что он может мне доверять, по крайней мере, что он мне доверял в прошлом. Пожалуй, существовал только один выход. Когда я заговорила снова, я попыталась быть мягкой, прекрасно осознавая, с какими деликатными проблемами мне теперь доводится иметь дело.
– Я знаю, что до тринадцати-четырнадцати лет ты был уверен в том, что тебе на роду написано покончить так, как покончил Майк.
Когда мы говорили с Лео о его семье, некоторые слова находились под запретом. Во-первых, хотя Тереза была ему сводной сестрой, а Эндрю – отчимом, Лео считал их родными. Всякий раз, когда я по ошибке произносила слова «сводная» или «отчим», муж немедленно меня одергивал. Во-вторых, мы никогда не говорили о Майке, его биологическом отце. За четыре года мы только трижды упоминали о нем. Первой начинала всегда я. Лео предпочитал не распространяться о несчастливых временах своего детства, но у меня сложилось впечатление, что они оставили такой же неизгладимый след в его душе, как татуировки на его руках и плечах.
Когда я произнесла имя Майка, Лео уже не мог скрыть своего потрясения. Впрочем, на это я и рассчитывала. Одним этим именем я доказала ему, что в прошлом он доверял мне самые потаенные свои мысли. Ничто в его теперешней жизни не могло навести на мысль, что какой-то там Майк вообще когда-либо присутствовал в его жизни.
– Ты совершенно неверно себя оценивал. Когда ты узнавал мир и себя лучше, ты часто менял свое первоначальное мнение, – тихим голосом произнесла я. – Когда мы встретились, тоже произошла подобная переоценка.
Я искала подходящие слова, чтобы Лео меня понял. До знакомства с моим
