истерично и зло, встал перед дверью навытяжку, выбросил руку ладонью вперед, потом гулко стукнул кулаком в грудь. Эхо вторило по всему подъезду. – Их бин И-з-зольдатен, ж-женуля! Да потому с мутерной своей ты, как была, так и осталась грубой, безжалостной солдафонкой, стервой! С ма-ма-машей своей! Осфальтовной! А я для тебя кто? Был. Пееервым. Во-от! Первый – это первый навсегда! И всё – на хер-р-ц, мин херц?! Да? Всё навсегда кончита?! Эх, ты – женщина Изо Льда!
Марат выговорился в своем сложном монологе и затих.
Изольда в полутемном коридоре квартиры привалилась спиной ко входной двери в терпеливом ожидании очередной выходки бывшего сумасбродного мужа, изысканно потерла виски тонкими пальчиками, картинно закатила глаза, хотя зрителей рядом не было.
Взвинченный голос Марата вновь донесся с лестничной площадки:
– Ребенок – мой! Дочь. Глаза! Уши! Мой! И квартира! Я сделал! С отцом. Твоим – моим! Вод как! Твоим, как моим! О!
В коридоре квартиры тускло светилась пыльная лампочка. Юноша с круглой тыковкой животика, томный, красивый, утонченный, с длинными жидкими волосиками по телу, двадцатилетний недоросль, выполз бочком из двери кухни, зябко завернулся в простыню. Он жевал и мычал, пытаясь, вероятно, что-то спросить или извиниться за юношеский, неумеренный жор.
Тридцатилетняя Изольда, при виде юного любовника, почувствовала себя глубокой старухой, вяло, устало отмахнулась рукой.
На гулкой лестничной площадке Марат самозабвенно философствовал, повторяя окончание каждой фразы и дожидаясь отзвука эха:
– Возня. А! Вся жизнь – возня. И люди в ней – возилы! Ммм? Муха? Ходить, нет, так и не научилась? – поводил он кошку на задних лапах. – П-пора! Пора! Я уже научился! Дааа. Постоянно на задних! Но – нет. Не умею держать равновесие по жизни. Не умею. Но постоянно. На задних. И она постоянно! – кивнул на дверь. – И – все! Мы! П-постоянно! Все! На задних! Перед кем?! Где?! Достоинство? Где гордость?! Где всё? А? О! Беременна?! М-молодец! А я? Нет, не молодец. Никак не могу забеременеть навсегда творчеством, искусством. Постоянные выкидыши! И я – выкидыш – фффотох-художник. Через Ху. Ху-дож-ник. Творю! Творюууу! А чего? Кому? Кому это ну? Кому? Мне? Мнееее. Бромпортрет в окурках. Мне?! И мне все это по!!! Н-насыпьте брому в рану мне! – с театральным пафосом прогорланил Марат и сбежал – повалился вниз по крутой лестнице.
Беременная кошка на половике жалобно вякнула ему во след:
– Яаа?
Марат задрал голову:
– А что ты, жжживотное? Ж-жди. Потомства. Я же жду? И ты жди. Разродов. Прощай!
В коридоре квартире затаившийся юноша в простыне чавкал с полным ртом.
– Дай ему, Золя. Выпить, – высказался он, наконец. – Больной. Что взять?
Старуха Изольда, в молодом обличье спящей красавицы, выдержанно, спокойно, безо всяких эмоций, словно окончательно проснувшись, сказала:
– Уйди. Ляг.
