и не соображает, куда приткнуть свою тощую задницу и дрожащую душонку.
– Д-да. У-ч-черного, – подтвердил Марат. – М-меня, каж-жется, ув-волили. От… везде.
Кирпичиков в пальто, под которым белели солдатские кальсоны с тесемками, выскользнул из черной пещеры подъезда во двор и тут же промочил в луже тапочки.
– Ах, беда, беда! – тихо возмутился он.
Долго препирался у открытой дверцы такси, выкупая у водителя армейские ботинки Марата. Отдавал мятые купюры с трудом, как человек знающий цену даже малым деньгам, в досаде, что не на дело они были потрачены. В окне третьего этажа высветились седые волосы. Старушка, мама Кирпичикова укоризненно покачала головой.
Хмурился утренний заспанный Петербург. Ничто не радовало глаз, не лето уж будто нынче, а ранняя осень, или поздняя весна. Мохнатым мочалом плыли над домами тучи, цеплялись за трубы, за антенны, переваливались через вершины крыш. Ветер беззвучно подергивал струны проводов на столбах, выдувал из ржавых водостоков труб унылую мелодию скоротечности жизни.
Ленивым котярой потягивался над Малой Невой Тучков мост. Выполз на его спину веселый розовый вагончик трамвая. Румяной неваляшкой раскачивался в кабине тучный вагоновожатый. Беспечно отхлебывал из термоса утренний горячий кофе, смачно закусывал бутербродом, даже чавканье полного рта будто было слышно в хлюпанье луж под рельсами. Вагоновожатый радостно улыбался. Улыбался, направо и налево, вперед и назад в пустой салон. Веселенький трамвай катился сам по себе. Не всем, однако, грустно было в мрачном городе.
У перил моста перед профессиональной видеокамерой, установленной на штативе, топтались двое: лохматый, низенький и длинный, сутулый в бейсбольной кепке, режиссер и оператор.
– Успел? Снял? – раздраженно спросил режиссер.
– Снял, – с неудовольствием ответил оператор.
– Искорки были видны?
– Были, – уныло отмахнулся оператор и проворчал:
– Вторую ночь без сна! Первый трамвай, первый трамвай! Это и есть твоя поэзия Петербурга?! Могли снять второй, третий! Зритель бы ничего не понял. Титр бы дали: ПЕРВЫЙ! На аглицком. И был бы трамвай первым. Мы бы сами назначили его первым.
Оператор негромко и беззлобно ругнулся и продолжил свое стариковское ворчание, хотя старше режиссера был лет на десять, при сорока своих годах:
– Закоченеешь тут ихним летом летним. Во, щас попрут, как из улья! И все по кадру будут первыми.
– Кто вчера предложил Биржевой? По нему вообще трамваи не ходят! – возмутился режиссер.
– Там был самый красивый план! С видом на Биржу, – оправдывался оператор. – А кто не заметил, что рельсы на мосту ржавые и кривые?! Сам ходил, сам смотрел, сам выбирал. В камеру давно заглядывал? Много там видно в чебэшном телике величиной с пятак?! – оператор указал на окуляр видеокамеры.
– Такие мелкие телики смотреть, только
