неврастеника.
Марат с отвращением наслаждался позорным видом самодовольства на фальшивой маске озабоченности архивной крысы, однако успел вовремя перегримасничать и угодливо улыбнуться под суровым взглядом мелкого начальства.
Лысый вывалил на стол содержимое черного пакета.
– Порнография! – выкрикнул он фальцетом.
– Где?! – Марат привстал и нервно передернулся от испуга. Взглянул на россыпь фотографий на протертом сукне столешницы и вздохнул с облегчением, убедился, что с похмелья ничего не перепутал, все точно и по адресу доставил: архитектуру – Фикусу, криминал – «следаку» Марягину, порнографию – тайным заказчикам. Марат отвалился к спинке дивана расслабился на колких пружинах.
– Фууу, клин, напугали. Нельзя же так, господин Урбанов, нервировать творцов. Ну, да, легкий недодёр случился. Не вытянул по свету. Просроченную бумагу дали, – вот серость в ответ и получили. А пленка? Срок годности вашей архивной пленки закончился в 17-ом году! Серебро на фиксы крысы растащили. Да и темно в Питере постоянно, вы же знаете, даже в белые ночи. Как же с такими единицами фотографировать, когда людей нет, и никто не мешает? Так что, единиц ваших, ТимЮр, – не хватает! А своих нет, чтоб купить. Не хватает для жизни самому. Единиц. Условных.
– Как ты меня назвал?! – взвился чиновник.
– Как? – мило и невинно улыбнулся Марат.
– Как? Как?! – настаивал Урбанов.
– Как-как… Да никак, – вздохнул Марат. – Просто сократил, Тимофей Юрьевич.
– Я тебе сокращу! – пригрозил Урбанов. – Я без сокращений сорок лет работаю на государство! Единиц ему не хватает, так твою фо! Ночи, не хай мать, в городе белые. А у тебя – темень?! Пленки? Бумага? А это что? Обрезано кое-как. Края – завалены! Стены – тоже везде в развале и кривые?! А это? – чиновник выпучил бычий глаз в увеличительное стекло. – Что это? Матерщина? Свастика намалевана!! Да ты куда ж, не хай мать, смотрел, фотограф?! У тебя весь мрамор на фасадах размалеван, так твою фо!
– У меня?! – искренне возмутился Марат и вспорхнул руками.
– Все сроки с тобой профо! Макет держим! Типографию держим! Убрался с глаз моих! Два дня даю! Переснять! Два!
Марат не поднял головы.
– Три, – тихо потребовал он.
– Вон! – прошипел чиновник.
– П-пааапрашу, – надуло и приподняло с дивана Марата. Ему захотелось топнуть ногой, грязно выругаться. Он даже резво и гордо вздернул головой, но сдержался. Как говорится, взял себя в руки. Утёр нос и поддернул штаны. Пора было уносить ноги. Пока не лишили малой материальной халтуры. Нет, не время еще бунта. Не протрубили еще трубы восстания. Хотя пора было уже выдавливать из себя по капле раба! Но как? Через какое место?
Марат с повинной головой поплелся на выход.
– Никаких
